В кабинетике Гаврилина блуждало неяркое осеннее солнце. В его лучах кувыркались и выплясывали на клавиатуре маленькие скоморошки. Они пели, притоптывали и кривлялись. Уже и не уйти, и не спастись от их смеха! Композитор сел за рояль, стал играть и петь вместе с ними. Взял скоморошков с собой в театр, выучил и записал их стишки и куплеты. Но им всё мало — они хотят устроить своё собственное представление. И, повинуясь настойчивым скоморошьим требованиям, Мастер придумал для них Действо: так родилась ещё одна монументальная песнь о Родине.
Однако обо всём по порядку.
О ТЕАТРЕ И НЕ ТОЛЬКО
Композитору порой бывает трудно найти
Совсем не так было с произведением В. Н. Коростылёва: оно буквально с первых строк увлекло Гаврилина, и извечных композиторских сомнений — сочинять или не сочинять — не было. Сам Валерий Александрович рассказывал: «Меня пригласили в 1966 году в Театр Ленсовета на спектакль «Через сто лет в берёзовой роще». Там я познакомился с Вадимом Николаевичем Коростылёвым. Автор поэтичный, философичный, ученик Тынянова, человек тыняновской школы. Я влюбился в эту пьесу. Там были такие стихи!» [21, 112].
Сочинение Коростылёва посвящено сложному моменту в истории страны — восстанию декабристов. Его главные герои — цари (действующий правитель Николай 1, а также государи ушедших эпох — Иван Грозный, Борис Годунов, Петр I), декабристы и скоморохи. Последние комментировали и пародировали всё ими услышанное и увиденное. Причём автор отнюдь не стремился к хронологически достоверному описанию событий 1825 года: в своём сочинении он воспел величайший гражданский и нравственный подвиг, беспрецедентный пример самоотречения людей, идущих на верную гибель во имя высокой идеи. «Бедные мальчики России, бедные мальчики России, вы всегда готовы за что-нибудь умереть! — восклицает Элиз, возлюбленная декабриста Оленского (именно ей он назначил свидание через сто лет после того, как отгремят все события) <…> — Коли была бы я матерью тебе — заперла бы в чулан немедля. Коли женой — в ноги бы упала, руками сапоги опутала, лицо бы о шпоры изрезала, а умоляла бы! Коли сестрой романтической — поцеловала бы благословляющим целованием! А кто я тебе? Ты на меня глядишь, словно на пустую икону. Что я могу тебе сказать? Пусть благословит тебя несостоявшееся моё счастье!»
Все сюжетные ходы пьесы Коростылёва, все её образы были Гаврилину чрезвычайно близки, и потому он сочинял музыку с огромным увлечением — как правило, во время прогулок, — а дома записывал. Часто работал по ночам (хорошо, что кочергой по наружному карнизу теперь никто не стучал). И вскоре нотные листы, исписанные аккуратнейшим почерком Валерия Александровича, были принесены режиссёру.
Музыка понравилась. На репетиции приходил и сам Вадим Николаевич. В 1987-м, после премьеры «Скоморохов» в Москве, в письме В. И. Федосееву он высказал свои мысли 1967 года, которые впоследствии оказались пророческими: «Уже на генеральных репетициях перед премьерой стало совершенно ясно, что музыка выходит за рамки драматического театра, что она просто обречена на самостоятельную жизнь» [Там же, 112].
Спектакль, как упоминалось ранее, был поставлен Игорем Петровичем Владимировым, и премьера 1 октября 1967 года прошла
Каким именно был тот спектакль, сегодня можно только догадываться. «Пьеса необычная, — отмечает Тевосян. — Это не хрестоматийная история восстания и последующих событий, а реконструированная по дневникам и письмам и отчасти придуманная драматургом. Придуманы и «скоморошьи ходы». Поначалу экзотические скоморохи постепенно обретают роль отнюдь не увеселительную, но, подобно греческому хору, по-своему остранённо и трезво комментируют события. Появляются они после символической беседы царей. Годунов зовёт «шутов гороховых»: «Грядущего наставьте государя: / В усладе он, в короне, а грустит!» Начинается первый скомороший ход:
Второй скомороший ход — в сцене сборов Оленского: