Валерий Гаврилин

По прибытии стали искать жильё. В итоге нашли комнату у одной женщины: две железные кровати с матрасами из соломы. В местной столовой давали только гречневую кашу. Но зато можно было каждый день ходить в монастырь — гулять, фотографировать… Осмотрев все достопримечательности (за исключением церквей, которые были закрыты на реставрацию), Гаврилины отправились в Ферапонтово. Купались в озёрах и, конечно, изучали архитектуру знаменитого ансамбля Ферапонтова монастыря, стенные росписи и иконостас собора Рождества Богородицы, выполненные Дионисием и его сыновьями.

Потом Валерий Александрович ещё не раз возил родных по «своим местам». И сегодня для Наталии Евгеньевны Вологда — второй родной город. Она бывает там регулярно, а в 2002-м, словно восстанавливая события 1967 года, предприняла путешествие на теплоходе со старшей внучкой Настей.

Совсем недавно, в августе 2016 года, уже Настя возила её по гаврилинским местам. Публиковала на своей страничке в Facebook’e многочисленные фотографии, а рядом с первой, где они с Наталией Евгеньевной стоят возле машины, написала: «Везу свою чудесную 86-летнюю бабушку в село Перхурьево Вологодской области: послезавтра там торжественно откроют мемориальную доску на доме, где в детстве жил мой дед. По пути будем заезжать к её многочисленным друзьям и знакомым. В Вологде бабушка выступит на радио, на обратном пути исполним её давнюю мечту — посетим Старую Ладогу. Это первое в бабушкиной жизни автопутешествие на столь дальнее расстояние, но ведь авантюризм — это у нас семейное!»

Конечно, у Наталии Евгеньевны в тех краях множество друзей, да и все тропы она давно знает наизусть. Например, в следующий после посещения Кирилло-Белозерского монастыря приезд Валерий Александрович показал ей свой детский дом в Ковырине. Они шли тем же путём, которым Гаврилин ходил в детстве в школу. Он рассказывал, как однажды возвращался после двух школ (общеобразовательной и музыкальной) в лютый мороз и гололёд: «Последнюю часть пути он уже не шёл, а полз по этой студёной ледяной дороге. Руками цеплялся за любую кочку, только бы не оказаться в канаве. Конечно, бесследно это «путешествие» не прошло — долго хворал. Может быть, поэтому он и переболел туберкулёзом, о чём узнал уже много позже: третья доля лёгкого у него была полностью обызвествлена.

Пришли в детский дом: там было уже другое учреждение, но Валерий объяснил, почему он сюда пришёл, и нам с радостью открыли все двери. Он показал мне комнату, где была спальня, учебные комнаты, столовую, комнаты директора и завуча (она жила здесь же), комнату, где стояло пианино, на котором он занимался, иногда и по ночам, и сочинял свои первые «опусы». И когда он мне всё это рассказывал и показывал, по глазам было видно, что сейчас он там, в той, детдомовской жизни» [21, 121].

Потом были Кубенское, Перхурьево и Воздвиженье, и опять Наталия Евгеньевна должна была идти именно теми тропами, которыми в детстве ходил её супруг: таково было обязательное условие путешествия. А по пути он рассказывал, как интересно и весело было в детские годы ездить с мамой в Кубенское на санях, запряжённых лошадью. Дорога зимняя — кругом тихо, только снег скрипит. И на душе спокойно и радостно — отлучились они с матушкой ненадолго по делам, а как вернутся — жизнь пойдёт по-старому: вечерние посиделки, сказки и песни крёстной Асклиады…

Дошли до Воздвиженья, посмотрели на старый собор, в котором размещался детский дом. Внутрь попасть не смогли — было заперто. А через шоссе — уже и дом Гаврилиных в деревне Перхурьево: «Посетовал, что деревьев стало мало. Дом — высокий, добротный, окна большие. Входить в дом не стали: сказал, что неудобно, — может быть, и не хотелось ему вспоминать, как разорили родное гнездо, увезли отсюда маму. «Красивая у нас была мебель: гнутые стулья, обтянутые красной материей, и такой же диван. Но имущество конфисковали», — грустно сказал он. Однако больше всего ему хотелось сводить меня на речку Водлу. «Мы летом всё время проводили на ней. Купались, из воды нас было не вытащить». Каково же было его удивление и разочарование, когда он вместо речки увидел заросшие берега, а между ними текла она, Водла, но вода в ней доходила только до щиколотки. Какое уж здесь купание! «А холм! Ведь он же был такой высокий! Я так любил вечером сидеть на нём и смотреть на закат солнца!» Не холм стал маленьким, а Валерий стал большим, хотя он меня убеждал, что холм срыли. Грустное это было свидание с отчим домом» [Там же, 121–122].

И после каждого такого свидания приходилось вновь погружаться в водоворот городской жизни, чтобы зафиксировать не только в памяти, но и на нотных листах все недавние вологодские впечатления — записать новые, в долгих прогулках добытые музыкальные мысли. И пойти с ними к своему слушателю.

Так было и в конце летних месяцев 1967-го: близились очередные театральные постановки, концерты, фестивали, фольклорные экспедиции… И в числе прочего — спектакль «Через сто лет в берёзовой роще».