Валерий Гаврилин

Детушкам — ладушки,Детушкам — баиньки,А холоп снаряжалНа восстанье барина.

Надень душегреечку,Батюшка-барин:Петровская площадьЯ, чаю, не баня! <…>

Вторую часть спектакля открывал новый ход скоморохов: «Давай, скоморох, / Про своё голоси: / Про то, как убили / Смех на Руси!» Здесь скоморохи уже не «шуты гороховые». И хотя это ещё не «Сцены под Кромами», но скоморохи уже противостоящая власти сила, глас народа — он в полную мощь зазвучит в финале. Последний ход возникает как бы из будущего — после монолога декабриста Горина о ночном, лунном заговоре аристократов, за которым настанет утренний заговор пахарей, людей с солнечной кровью: «А вот представление / Всем на удивление / Про царское убиение!..» [42, 255–256].

Хоровые номера исполняли непосредственно артисты, солировали Николай Пеньков и Александр Эстрин. Гаврилин увлечённо следил за их работой. В этот период жизни он вообще был погружен в театральную атмосферу (на сей раз Театра им. Ленсовета), общался со многими актёрами, прежде всего с Леонидом Дьячковым. В дальнейшем их знакомство переросло в длительную дружбу.

И театральная атмосфера, несомненно, радовала бы, если бы не одно обстоятельство: в судьбу спектакля вмешались партийные органы, и после трёх показов постановка по пьесе Коростылёва была запрещена. Это и неудивительно: кого из начальников мог порадовать спектакль, изобличающий власть и её пороки? И неважно, о каких временах и событиях шла речь.

Однако, несмотря на запрет спектакля, музыка на стихи Коростылёва продолжала жить. Далее история разворачивалась так: в 1967 году на свет появилась сюита «Скоморошьи песни». Она включала пять номеров (собственно, те самые скоморошьи ходы-хоры и «Императорский вальс») и была записана оркестром Ленинградского радио под управлением А. А. Владимирцева. Солировал Эдуард Хиль. Он узнал о музыке Гаврилина от Георгия Васильевича Свиридова в Москве. А потом, будучи в Ленинграде, поинтересовался у Александра Александровича Владимирцова, как найти знаменитого молодого композитора и его партитуры.

Долго искать не пришлось: у дирижёра уже были ноты «Скоморошьих песен», и он уже был влюблён в это сочинение. Эдуард Хиль тоже сразу увлёкся новой музыкой, стал разучивать её, причём совершенно самостоятельно, не прибегая к подсказкам и помощи автора. Потом, когда сочинение зазвучало с эстрады, Гаврилин поражался точности трактовки Хиля, его удивительной музыкальности. Он даже посвятил своему любимому певцу стихотворение, в котором были такие строки:

А я не пойду в море,А я не хочу в вечность,А я ухожу к Хилю —

Это моя звезда [20, 203].

К 1970 году у Гаврилина сложилась вторая редакция. Он дополнил свою сюиту новыми номерами — «Сказка» (это музыка «Хора царей» из спектакля), «Чёрная река», «Скоморохи на Невском» (к этой части, кстати, Коростылёв написал текст специально по просьбе композитора). Появились и оркестровые эпизоды — «Государева машина», «Шествие на Петровскую площадь» (последнее выросло из «Вступления к спектаклю», существует и как фортепианная пьеса «Эпитафия герою», 1967) и «Скоморохи на природе». Кроме того, был введён ещё один солист (мальчик-дискант). Ему поручалось исполнение новых номеров: «Ой, вы песни» и «Скоморошек молодой». Слова к «Скоморошку молодому» и «Чёрной реке» композитор написал сам в духе народных.

В таком варианте сочинение прозвучало в Ленинграде 3 декабря 1976 года[116]. В программе концерта ему был дан подзаголовок «Представления и песенки из старой русской жизни». Затем оно исполнялось на авторских концертах Гаврилина 19 и 20 января 1978-го. Однако между исполнениями 1976 и 1978 годов была огромная разница, поскольку во втором случае зрителям, как изначально и задумывал автор, было показано настоящее действо: мужской вокальный ансамбль из четырёх человек был заменён мужским хором Ленинградского радио (хормейстер А. М. Сандлер) и, что очень важно, была добавлена мужская балетная группа[117].

Эдуард Хиль отмечал: «Последние «Скоморохи» с Бадхеном — уже театрализованные, в исторических костюмах: свет, грохот, дым из оркестровой ямы, и появляются видения: цари, генералы, царица и дети. Сцена оживает. Валерий Александрович показывал «Скоморохов» Леониду Якобсону — это же балет мог быть! Но Якобсон вскоре умер… Не успел…» [42, 314].