Вечер и утро

Олдред был озадачен. Он предполагал, что Уинстен попытается скрыть вещественные доказательства, но епископ потребовал их предъявить. Что задумал этот злодей? Ранее он твердил, что невиновен, а теперь как будто оговаривает сам себя.

Епископ между тем принялся вынимать предметы из корзины, один за другим:

— Вот металл для монет! Смотрите, целый слиток! Вот чеканы, верхний и нижний! Вот стяжка для них! Вот и сами монеты — наполовину серебряные, наполовину медные!

Владетели, стоявшие вокруг элдормена, пребывали в той же растерянности, какую испытывал Олдред. Почему Уинстен даже не пробует себя обелить?

— А хуже всего то, что эти предметы — все эти подделки и инструменты — принадлежат священнику! — воскликнул епископ.

«Ну да, — подумал Олдред, — они принадлежат тебе».

Епископ вскинул руку и указал в нужную сторону:

— Это все принадлежит Катберту!

Все головы повернулись туда, куда показывал Уинстен.

— Вообразите мое изумление, вообразите мой ужас, когда я узнал, что эти гнусности творились прямо у меня под носом!

Олдред осознал, что у него отвисла челюсть.

Толпа тоже пребывала в ошеломлении. До сих пор все были уверены, что судить станут Уинстена как главного виновника всего случившегося.

— Конечно, я должен был заметить! — продолжал епископ. — Я повинен в беспечности и легкомыслии! Мне надлежало проявить бдительность, а я устранился…

Олдред наконец-то обрел голос:

— Ты был подстрекателем!

Уинстен печально сказал:

— Я не сомневался, что нечестивцы станут меня этим попрекать. Поверьте, я не снимаю с себя вины. Я привык верить людям и должен пострадать за свою доброту.

— Это ты велел мне подделывать деньги! — крикнул Катберт. — Я лишь хотел украшать церкви, а ты меня заставил!

Он разрыдался.

Уинстен тяжело вздохнул:

— Сын мой, твое преступление вовсе не станет менее тяжким оттого, что тебя будто бы принудили к нему старшие…

— Да, принудили! Так все и было!

Епископ покачал головой:

— Это не оправдание. Ты сделал то, что сделал. Не усугубляй свои прегрешения лжесвидетельством.

Катберт повернулся к Уилвульфу.

— Признаю, что подделывал монеты! — произнес он понуро. — Знаю, что меня строго накажут. Но все придумал епископ. Не позволь ему уйти от правосудия, милорд.

— Помни, Катберт, ложное обвинение — это не шутка, — величаво изрек Уилвульф и снова кивнул брату: — Продолжай, епископ.

Уинстен обратился к местным владетелям, которые пристально наблюдали за происходящим:

— Преступник позаботился скрыть все следы. Настоятель Дегберт и не ведал, каким порокам предается Катберт в своей крохотной мастерской при монастыре.

— Дегберт все знал! — проскулил Катберт.

— Вызываю Дегберта! — объявил Уинстен.

Дегберт шагнул вперед и тем самым, как заметил Олдред, внезапно очутился среди владетелей, словно был одним из них, а не преступником, которого они судили.

— Настоятель признает свою вину, — сказал Уинстен. — Подобно мне, он пренебрегал обязанностями пастыря, но его бремя тяжелее, ибо он бывал в монастыре каждый день, а я оказывался там лишь наездами.

— Дегберт помогал тебе тратить дурные деньги! — выкрикнул Олдред.

Уинстен пропустил обвинение мимо ушей:

— Как епископ, я счел необходимым наказать Дегберта. Его исключили из монастырской братии и лишили настоятельства. Отныне он простой скромный священник под моим наблюдением и опекой.

То есть перебрался из монастыря в глуши в собор, мысленно растолковал Олдред, уж наказан, так наказан.

Он не верил, что все это происходит на самом деле.

— За подделку предусмотрена иная кара! — возразил шериф Ден.

— Согласен, — отозвался Уинстен, — но Дегберт ничего не подделывал. — Он оглядел толпу: — Думаю, никто не будет отрицать, что монеты подделывал Катберт.

Это правда, с сожалением признал Олдред. Конечно, далеко не вся правда, но и не ложь.

Судя по лицам владетелей, окружавших элдормена, эти люди постепенно признавали правоту Уинстена. Они могли ему не доверять — в конце концов, все знали, какой он человек, — но его вина не доказана, а слово епископа есть слово епископа.

Уинстен и вправду все продумал досконально: сам выдвинул обвинение, лишив шерифа возможности поведать владетелям иные подробности — о посещениях Дренгс-Ферри каждый четверик, об одаривании деревенских, о поездках в Кум с Дегбертом, о загулах в домах удовольствий и тавернах. Теперь все эти подробности, даже расскажи о них шериф, выглядели незначительными, если не сказать — ничтожными.

Уинстен играл на дурные деньги, но этого не доказать. Его жертва, мсье Робер, был чужеземным моряком и владел судном, которое сейчас могло находиться где угодно, в любом порту Европы.

Вот только епископ не потрудился объяснить, почему он не «раскрыл» преступление Катберта до того, как в монастырь ворвались люди шерифа Дена. Слишком уж очевидное упущение для того, чтобы владетели не указали на это обстоятельство.

Олдред было собрался воззвать к ним, однако Уинстен его опередил: