Вечер и утро

— Я тебя помню, — строго сказал Эльфверд. — Ты был повинен в содомском грехе. Пришлось отослать тебя, чтобы разлучить соучастников беззакония.

До чего же скверное начало!

— Ты тогда напутствовал меня предупреждением — жизнь нелегка, а монашеский обет делает ее и того тяжелее.

— Рад, что ты помнишь.

— Я вспоминаю твои слова все двадцать лет, милорд.

— Что ж, ты кое-чего добился с тех пор, как покинул нас. — Эльфверд заметно смягчился: — Не могу не воздать тебе должного.

— Благодарю.

— Но неприятностей избегать так и не научился.

— Ради пользы можно и пострадать.

— Может быть, может быть. — Эльфверд и не подумал улыбнуться. — Что привело тебя к нам сегодня?

Олдред изложил свою историю в третий раз.

Когда он закончил, Эльфверд повернулся к Теодрику:

— Что скажет ризничий?

Теодрик скривился:

— Не думаю, что святой будет счастлив, если его останки отправятся в крошечный монастырь в лесной глуши.

Леофрик заступился за Олдреда:

— С другой стороны, святой, которому мы уделяем мало внимания, будет рад творить чудеса где-то еще.

Олдред покосился на Эльфверда, но лицо настоятеля ровным счетом ничего не выражало.

— Помнится, еще когда я был в сей обители, — проговорил приор, — многие сокровища вовсе не вынимали из ларцов и никогда не показывали монахам, не говоря уже о пастве.

Теодрик пренебрежительно махнул рукой:

— Несколько костяшек, окровавленная одежда и прядь волос… Подумаешь! Они ценные, конечно, однако не сравнятся с полным набором мощей.

Этот выпад Теодрика предоставил Олдреду желанное преимущество.

— Вот именно! Здесь, в Гластонбери, этим никого не удивишь, брат Теодрик прав. Зато в Дренгс-Ферри подобные реликвии примут восторженно!

Эльфверд вопросительно посмотрел на Теодрика.

Ризничий поморщился:

— Вроде я не говорил, что это никчемные реликвии…

— Ровно это ты и сказал, — возразил настоятель.

Теодрик насупился от досады:

— Старый я уже, язык впереди ума бежит.

Олдред почувствовал, что близок к успеху, и продолжил давить, решив идти до конца:

— У вас в аббатстве есть отдельные мощи святого Адольфа — череп и рука, если точнее.

— Адольфа? — переспросил Эльфверд. — А, которого предали мучительной смерти, найдя при нем Евангелие от Матфея, если я правильно помню.

— Его самого, — радостно подтвердил Олдред. — Этого мученика убили из-за книги, вот почему я вспомнил о нем.

— Он должен быть покровителем библиотекарей.

Олдред понял, что до победы рукой подать:

— Мое самое заветное желание, отец-настоятель, — создать в Дренгс-Ферри приличную библиотеку.

— Такие устремления заслуживают похвалы, — одобрил Эльфверд. — Что ж, Теодрик, ты сам сказал, что останки святого Адольфа нельзя считать величайшим сокровищем Гластонбери.

Олдред молчал, боясь разрушить чары.

Теодрик угрюмо проворчал:

— Не думаю, что кто-то даже заметит их отсутствие.

Олдред постарался скрыть ликование.

Помощник Эльфверда появился снова, держа в руках обрядовую накидку белой шерсти, расшитую красной нитью.

— Пора к службе, братья.

Эльфверд встал, помощник набросил накидку ему на плечи и застегнул спереди. Настоятель обернулся к Олдреду:

— Уверен, ты понимаешь, что умение использовать реликвию куда важнее ее происхождения. Нужно обеспечить такие обстоятельства, при которых становятся возможными чудеса.

— Обещаю подыскать мощам святого Адольфа наилучшее применение, милорд!

— В Дренгс-Ферри их надо перевезти со всеми подобающими церемониями. Ты же не хочешь, чтобы святой на тебя обозлился, верно?

— Конечно, милорд. — Олдред склонил голову: — Наоборот, я уповаю на его помощь в тех воистину великих делах, которые замыслил.

* * *

Епископ Уинстен стоял у окна своего дома в Ширинге и глядел поверх оживленной рыночной площади на тихий монастырь на противоположной ее стороне. В окне не было стекол — подобная роскошь доставалась разве что королям, — а ставни распахнули, чтобы впустить внутрь свежий весенний ветерок.

Четырехколесная телега, запряженная одиноким волом, медленно катилась по дороге из Дренгс-Ферри. Повозку сопровождала кучка монахов во главе с приором Олдредом.

Просто поразительно, что этот безденежный приор отдаленного монастыря сумел сделаться настоящей головной болью. Он отказывался понимать, что потерпел поражение.

Уинстен повернулся к архидьякону Дегберту, который стоял у него за спиной вместе со своей женой Эдит. Эти двое, Дегберт и Эдит, собирали для епископа большую часть городских сплетен.

— Черт подери, что еще затеял этот треклятый монах?

— Пойду узнаю, — вызвалась Эдит.

— Я догадываюсь, в чем дело, — сказал Дегберт. — Две недели назад он побывал в Гластонбери и выпросил у тамошнего настоятеля мощи святого Адольфа.

— А кто такой Адольф?

— Мученик, убитый саксонским королем.

— Верно, я вспомнил.

— Полагаю, Олдред снова направляется в Гластонбери, чтобы совершить все положенные обряды. Правда, мощи хранятся в ларцах… Не понимаю, зачем ему телега. На руках, что ли, не донести?

Пока Уинстен смотрел в окно, телега остановилась у ворот аббатства Ширинга, и вокруг сразу собралась немногочисленная толпа зевак. На глазах епископа к любопытствующим присоединилась Эдит.