Вечер и утро

Рагна занимала самое высокое положение, однако владельцем деревни считался Олдред, так что именно ему полагалось устанавливать справедливость. Но его не интересовали ссоры из-за старшинства, он подошел к Рагне и спросил:

— Что тут случилось?

Она рассказала.

Этель на негнущихся ногах выступила из своего угла:

— Что мне теперь делать?

— Сама решай, — отозвался Олдред, — таверна достанется тебе.

Рагна сообразила, что не подумала об этом.

Квенбург внезапно встрепенулась:

— Ничего подобного! — Она встала. — Отец хотел, чтобы таверна перешла ко мне.

Олдред нахмурился:

— Он ее завещал?

— Нет, но всегда так говорил.

— Не считается. Наследовать должна вдова.

— Она не справится! — презрительно бросила Квенбург. — Сам погляди, ее шатает. А я справлюсь, тем более что Эрман с Эдбальдом мне помогут.

Рагна была уверена, что Эдгар не одобрит такую жадность:

— Квенбург, у вас с Эрманом и Эдбальдом есть пруд с рыбой, водяная мельница и наемные работники, которые трудятся на полях. Ты и вправду хочешь лишить вдову средств к существованию?

Квенбург промолчала.

— Но мне точно не хватит сил, — пролепетала Этель. — Я не справлюсь.

— Я помогу тебе, — неожиданно сказала Блод.

— Ты? — Этель опешила.

— А куда деваться-то? Теперь ты моя хозяйка и владелица таверны.

— И моя хозяйка тоже, — добавила Мейрид, вставая с пола.

— Я освобожу вас обеих, клянусь.

Наблюдавшие у двери жители одобрительно загудели — было принято считать, что тот, кто отпускает рабов на волю, совершает благочестивый поступок.

— Многие свидетели слышали твою клятву, Этель, — сказал Олдред. — Если ты вдруг передумаешь, лучше сделай это прямо сейчас.

— Я никогда не передумаю.

Блод обняла Этель, Мейрид прильнула к ней с другого бока.

— Мы втроем будем управлять таверной и заботиться о ребенке Мейрид, — заявила Блод. — Мы заработаем больше денег, чем Дренг когда-либо мечтал!

— Верно, — поддержала ее Этель. — Надеюсь, мы сможем.

* * *

Уинстен осознал, что находится в каком-то странном месте. Он озадаченно огляделся. Летний день, вокруг незнакомая рыночная площадь, люди вокруг покупали и продавали яйца, сыр, шляпы и обувь. Он видел церковь, достаточно большую, чтобы принять ее за собор. Рядом стоял чудесный на вид дом. Напротив располагались строения, смахивавшие на монастырь. На холме за рыночной площадью виднелся частокол — должно быть, место обитания какого-то богатого тана, не исключено, что элдормена. Он испугался. Неужели заблудился? Он не мог вспомнить, как сюда попал, и по телу пробежала крупная дрожь.

Какой-то незнакомец поклонился ему:

— Доброе утро, епископ.

Вот как, подумал Уинстен, он что, епископ?

Незнакомец присмотрелся к нему и благожелательно спросил:

— С тобой все в порядке, милорд?

Неожиданно все стало на свои места. Он епископ Ширинга, храм — это собор, в котором он служит, а дом рядом — его собственный.

— Все хорошо, — отрезал он сурово.

Незнакомец, в котором Уинстен опознал мясника, поставлявшего говядину к его столу уже двадцать лет, быстро ушел.

Смятенный и напуганный, Уинстен поспешил к себе домой. В доме ждали двоюродный брат, архидьякон Дегберт, и соборный дьякон Итамар. Жена Итамара, Эангит, разливала вино по чашам.

— У Итамара есть новости, — поведал Дегберт.

Итамар нетерпеливо заерзал, дожидаясь, пока служанка расставит чаши на столе и уйдет.

Уинстен, разозленный собственной слабостью, прогнал ее взмахом руки:

— Не томи, выкладывай.

— Альфага избрали архиепископом Кентерберийским.

Уинстен ожидал, что так и будет, но все равно в груди внезапно вспыхнула безумная ярость. Не в силах ее сдержать, он схватил со стола попавшуюся под руку чашу и выплеснул ее содержимое в лицо Итамару. Не удовлетворившись этим, он перевернул стол. Эангит закричала, и Уинстен двинул ей кулаком по голове. Она упала и какое-то время лежала без движения, он даже подумал, что убил ее. Затем женщина пошевелилась, вскочила и выбежала из дома. Итамар последовал за нею, вытирая лицо рукавом.

— Брат, прошу тебя, успокойся, — негромко произнес Дегберт. — Выпей вина. Может, ты голоден? Принести что-нибудь поесть?

— Лучше заткнись! — прорычал Уинстен, но все-таки сел и выпил вина, поднесенного Дегбертом.

Когда стало понятно, что бесчинств больше не будет, Дегберт мрачно напомнил:

— Ты обещал сделать меня епископом Ширинга.

— Самое время для этого, — фыркнул Уинстен. — Разве место освободилось?

Дегберт криво усмехнулся, не слишком убежденный таким оправданием.

— Это все Рагна, — процедил Уинстен. — Это она распустила глупый слух, будто у меня срамная болезнь. — Гнев начал закипать снова. — Мы слишком многое ей позволяли. Забрали только одного ребенка, а троих оставили, вот она и мстит. Надо было придумать что-то похуже. Надо было определить ее к Мэгс, чтобы она ублажала всех подряд, пока какой-нибудь вонючий моряк не наградит ее проказой шлюх!

— А ты слышал, что она была поблизости, когда умер мой брат Дренг? Подозреваю, что это она его убила. Говорят, будто с ним случился какой-то припадок, когда он колотил свою рабыню, но я уверен, что без Рагны тут не обошлось.