Вечер и утро

Далеко не все монахи были рукоположены в священство, но Олдред был, а в церковной иерархии он превосходил Итамара, простого дьякона, так что Итамару пришлось довольствоваться полученным ответом. После долгих размышлений молодой дьякон грустно кивнул и неохотно покинул церковь.

Первая кровь за монахами, подумалось Олдреду. Впрочем, восхитительное ощущение победы быстро уступило место отрезвляющему пониманию: это еще не конец.

Он вернулся к молитве, но постоянно отвлекался на посторонние мысли. Как быть после службы, когда Уигферт лишится оснований отказывать епископу во встрече? Стоит ли ему, Олдреду, идти вместе с Уигфертом? Разумеется, Олдред ничуть не годился в телохранители, но все же вдвоем проще, нежели одному. Или попробовать уговорить настоятеля Осмунда, чтобы тот присоединился к ним? Уинстен определенно не отважится наседать на настоятеля. С другой стороны, сам Осмунд вовсе не храбрец. С него станется малодушно заявить, что это Эльфрик Кентерберийский написал послание и прислал Уигферта, а потому именно Эльфрик должен защищать своего вестника.

Правда, от долгих терзаний Олдреда избавили.

Створки главной двери с грохотом распахнулись. Пение мгновенно смолкло, все монахи повернулись на звук. В храм ворвался епископ Уинстен, его плащ развевался за плечами. Епископа сопровождал Кнебба, один из его воинов. Самого Уинстена никак нельзя было назвать тщедушным, но рядом с Кнеббой он выглядел таковым. Олдред испугался, однако сумел подавить страх.

— Кто тут Уигферт из Кентербери? — прорычал епископ.

Олдред вряд ли смог бы внятно объяснить, почему именно он сделал шаг вперед.

— Милорд епископ, ты прерываешь богослужение девятого часа. Ты перебил братьев.

— Кого хочу, того и перебиваю! — запальчиво воскликнул Уинстен.

— Даже Господа? — осведомился Олдред.

Уинстен побагровел от ярости, его глаза будто выпучились. Олдред было попятился, но принудил себя замереть. Он заметил, как ладонь Кнеббы легла на рукоять меча.

Из-за спины Олдреда, от алтаря, дрожащим голосом заговорил настоятель Осмунд. Пусть голос старика дрожал, говорил он сурово:

— Лучше не обнажай свой меч в церкви, Кнебба, не то обречешь свою бессмертную душу на вечное проклятие.

Кнебба побледнел, отдернул ладонь, словно рукоять вдруг обожгла ему пальцы.

«А Осмунд-то смел, — подумал Олдред, — зря я на него наговаривал».

Уинстен немного остыл. Он был ужасен в гневе, но монахи проявили неожиданную твердость.

Епископ смерил настоятеля взглядом:

— Осмунд, как ты посмел жаловаться архиепископу на священника, состоящего у меня в подчинении? Ты же ни разу не был в Дренгс-Ферри!

— Зато я был, — вмешался Олдред, — и собственными глазами видел беззаконие и разврат в местной церкви. Долг требовал от меня обо всем доложить.

— Закрой свой рот, юнец! — бросил епископ, который был всего на пару лет старше Олдреда. — Я говорю с колдуном, а не с котом колдуна. Твой настоятель, а не ты, пытается отнять мою церковь и присоединить ее к своим владениям.

— Храм принадлежит Богу, а не людям, — возразил Осмунд.

Еще один храбрый ответ, еще один удар по Уинстену. Олдред начал верить, что епископу, возможно, придется убраться, поджав хвост.

Но перепалка, судя по всему, разозлила Уинстена окончательно.

— Господь препоручил этот храм моим заботам! — прорычал он и шагнул к Осмунду. Настоятель вздрогнул. — Слушай внимательно, настоятель! Я не позволю тебе присвоить церковь в Дренгс-Ферри!

Осмунд все тем же дрожащим голосом ответил:

— Решение было принято.

— Я оспорю его в суде графства.

Настоятель отшатнулся.

— Так не подобает! — воскликнул он. — Будет недостойно людей Божьих прилюдно тягаться в Ширинге.

— Ты бы подумал об этом, прежде чем написал свое клеветническое письмишко архиепископу Кентерберийскому.

— Уинстен, ты должен подчиниться.

— Не дождетесь! Если понадобится, я отправлюсь в Кентербери и всем расскажу там о твоих грехах.

— Архиепископу Эльфрику давно ведомы все мои прегрешения.

— Бьюсь об заклад, кое-что будет для него в новинку.

Олдред знал, что за настоятелем не водилось по-настоящему серьезных грехов, но ведь Уинстен не затруднится придумать что-нибудь мерзкое и даже подыщет людей, которых заставит свидетельствовать против настоятеля.

— С твоей стороны неосмотрительно идти против воли архиепископа, — не уступал Осмунд.

— Ты сам меня вынудил, старик, и тебе же будет хуже!

Чудеса, да и только, сказал себе Олдред. Никто Уинстена ни к чему не принуждал. Дренгс-Ферри — это же такая глушь! Кто бы мог вообразить, что из-за этой деревеньки на отшибе может разгореться яростная ссора? Епископ же явно готов воевать и биться насмерть.

Почему? Священники платили Уинстену часть своего дохода, но это же сущие крохи. Да, епископ сам назначил туда Дегберта, но ведь тот даже не близкий родственник, и не составит труда, если что, подыскать для него другое местечко.

Что же такого важного в этом Дренгс-Ферри?

Уинстен не желал успокаиваться:

— Я не отступлюсь, будь уверен, Осмунд! Война затянется на годы, если ты не поступишь разумно.

— Что ты имеешь в виду?