— Можешь. Ты учил меня смиренно выносить все испытания, выпавшие на мою долю. Моя смиренность прошла все испытания. Я готов сидеть здесь и десять, и двадцать, и даже тысячу лет. Только захаживай ко мне. Почаще.
Хоу уже едва сдерживался, чтобы не зарыдать. Он сжимал в ладонях свои колени, мысленно расталкивая придавившие его эмоции.
— Расслабься. Отдохни от своего бремени.
— Бремени? Нет, я прекрасно себя чувствую, — возразил Сян. — Инугами не мое бремя. Я с ним ужился. Он не приносит мне хлопот. Тебя послала Мико, да? Она заблуждается, считая, что я сетую на судьбу. Нет, я давно принял свое проклятие. Оно слилось со мной, и мы уже не представляем жизни друг без друга. Так и передай ей.
— Позволь мне освободить тебя, — все тише произносил Хоу.
Хоу ощущал нарастающую злость, за которой скромно прятался эгоизм. Он уже приготовился убить Сян, дабы высвободить дух Инугами и позволить ему войти в свое тело. В противном случае он не получит прощения у своих подопытных, а значит и его армия недосчитается хороших, хоть и мерзких на вид воинов. Он не мог не считаться с этой мыслью. То, что он считал бременем для Сяна, было, скорее, его собственным бременем.
— И все-таки давай выпьем чаю, — спокойно произнес Хоу. Подняв глаза, он улыбнулся Сяну, отчего и тот посветлел прямо на глазах. Хоу стал рассказывать о своих успехах на поле боя, об объединении востока, о предателях-чиновниках, которые очернили в его глазах пограничные племена и обо всем прочем, что происходило на протяжении тех пяти лет. По ходу повествования он проявлял фантазию, заменяя забытые им воспоминания и делая их более красочными. История увлекла как Хоу, так и Сяна. Вся напряженность меж ними ушла. Они общались открыто и непринужденно. Как отец и сын.
Закончив, Хоу поднялся с места.
— Я этого ждал, — Сян склонил голову. — Целый пять лет ожидал этого разговора. Возможно даже больше пяти лет. Ты не возражаешь, если я уйду?
Хоу ощутил тревожное чувство, теребящее его сердце. Но он не отступил.
— Конечно. Ты извини…
— Нет, я ни о чем не сожалею. И ты не сожалей. Сожаление мешает жить, отвлекая от настоящего.
— У тебя оно было? Настоящее?
— Да, оно есть у каждого. Дело в твоем отношении к нему.
— Да…ты прав. Благодарю, сын. Я…я всегда лю…
Голова Саяна склонилась. На руках выросли когти. Волосы потемнели. Кожа покрывалась укусами и царапинами — собачьи отметины. Меж губ сочилась слюна. Клыки впились в губы, пустив кровь. Глаза изменились: зрачки вытянулись, а радужка покраснела. Три дыры прошили грудь старика. Тот поднял голову и разразился злобным истерическим хохотом. Ещё одна стрела пробила живот. Две другие должны были наверняка прикончить возникшего Инугами, но лишили его одного глаза и правого полушария. Инугами вмиг оказался рядом с Хоу. Последний отразил два удара. Враг молнией пронесся мимо, роняя куски плоти и крови, и атаковал сзади. Хоу влетел в скалу, но почти сразу же взялся за клинки Дайсе. Инугами приближался к нему стремительно, ломаными линиями, надеясь запутать Хоу. Справа, подумал последний, однако удар пришелся в левое плечо. Инугами продолжал истязать Хоу в полете, не позволяя тому хоть во что-то врезаться. От самого Инугами не осталась и кусочка плоти Сяна Он полностью принял истинный облик. На собаку он мало походил. Черты его тела были размыты, а длинная шерсть развевалась, словно языки пламени. А может, это и было пламя. Черное, жаркое, не восприимчивое к физическим атакам. И чем больше жертва сопротивлялась, тем более яростным становился дух. Ещё немного и он до смерти задерет Хоу И. А Хоу все ещё продолжал биться, наблюдая за перемещениями врага. Осознав всю патовость ситуации, лучник все же перестал сопротивляться, и Инигами исчез в его груди. Все внутренние органы разом отяжелели, прижав Хоу к земле. Острая боль в груди, отдающая в позвоночник, напоминала удар заточенной пикой. Разум мог померкнуть и затем вновь обрести былую ясность. Мышцы взбесились. Хоу из последних сил сохранял самообладание и кое-как добрался до тории.
— Сян теперь свободен от своего бремени, — прошептала Мика. — Теперь он обретет покой, которого заслуживал.
Хоу краем глаза увидел и Ичиро, и Реншу, и все прочие люди (точнее, существа, отдаленно напоминающие их), пострадавшие от действий императора Хоу И. Одни смотрели с осуждением, другие злостно зыркали в его сторону, третьи уже готовы простить его за все грехи.
— Я…так горько сожалею о содеянном, что, — Хоу едва говорил от накатывающего приступа, — что…мне больно от одного воспоминания.
— Теперь ты познал свое сожаление на деле, Хоу. Ты стал одним из нас — жертвой жестокости и эгоистичности императора Хоу И и ныне покойного.
— Я…сын простил меня…он не злился…а я…и вы простите меня…, - от бессилия заговаривался Хоу. — Нам…всем надо бо…бороться. Стая уже…близко…