Вечный сон

Отдельную кроватку от отца я так и не получил. Чаще всего засыпаю вместе с мамой на диване. Сегодня опять праздновали. Было целых два повода: наконец-то, дали отопление и повод поменьше – день рождения отца. Сегодня особенно шумно, а я, как всегда лежу, в одиночестве в коляске и ловлю отзвуки их веселья. Даже мама ко мне не приходила. Но я не роптал – покормить меня не забыли, да и на улицу днём свозили. Чего ещё желать? Я вообще старался быть спокойным ребёнком, дабы не давать лишнего повода для испытаний нашей семейной любви. Тем более, мне скоро исполняется год, и моё сознание окончательно перекочует в подсознание, для того, чтобы начать формировать новое. Я помнил о своей великой цели, и, как никогда, был убеждён в её достижении. А вообще, каково это быть пророком, духовным наставником народа, а потом и для всех жителей земли? Я уже почти забыл все свои прошлые воплощения, но был твёрдо уверен, что ничего подобного ранее мне не приходилось испытывать. Был я разок сумасшедшим, но там дело другое: ты отчётливо видишь все сигналы и знаки вселенной, но не можешь донести их окружающим, стоит барьер восприятия тебя и тобой. Очень незавидная участь, когда тебе есть, что сказать, а ты не знаешь, как. Мысль бурлит в тебе никчёмностью, закисает, разрывает, но выбраться на волю не может. Гниение в собственной голове. А в сознание приходят всё новые и новые мысли, которые забивают мозг до того предела, что места им больше не остаётся. Разрыв и смерть. Но участь духовного наставника другая, не сказать, чтобы завидная, но благородная. Будет сложно, но я справлюсь, уверен, что справлюсь.

В комнате было душно. Казалось, что котельная выстрельнула всей мощью своих тепловых пушек, накаляя батареи до предела. На самом деле я рад, что моё сознание освободит место в голове. Вот так лежать почти целый день в коляске, изредка ползать и играть – сомнительное удовольствие, особенно для того, в ком многослойным, но однородным бутербродом уместились сотни прожитых человеческих судеб. Скоро моё общее сознание уйдёт, а когда после этой жизни умрёт тело – мы встретимся опять, с уже новым опытом и знаниями.

В комнату вошла мама. Я её не видел, но всегда узнавал по запаху полевых цветов и детской присыпки. Иногда от неё пахло приготовленной едой. Мамин аромат я ни с чем не спутаю. Но сейчас сильно пахло алкоголем. Мама робким движением взяла меня на руки и принялась качать.

– Не спишь? – шептала она, – ну-ну, мама рядом. Я всегда буду рядом. Сегодня мы все ляжем вместе. Я, ты и папа на одной кроватке. У нас ночуют дядя Коля и тётя Галя. Уступим им наш диванчик? Конечно, уступим! Ты у нас добренький малыш, Павлик.

Мама положила меня обратно в коляску, а сама начала готовить диван и кровать к ночи. Я улыбнулся и шевельнул ножкой. Наверное, я умилительный младенец. Все младенцы милые. Как мне кажется, что в этом заключён определённый защитный механизм от существующей внешней агрессии. Не у всякого поднимется рука на такую милоту. Как такой прелести можно причинить сознательный вред?

Мама завершила приготовления ко сну, а затем, взяла меня вместе с собой на кровать.

– А место поближе к батарее оставим папе. Ох, Павлик, устала я, сил нет.

Было жарко, но уже не душно. С мамой всегда комфортно. Она легонько обняла меня и поцеловала. Мама была прекрасна. Даром, что запах алкоголя мне нравился гораздо меньше того, чем обычно пахла она. Мама скоро засопела во сне, а следом в блаженных мыслях уснул и я.

Мне снились пушистые облачка молочного цвета. На них какой-то забавный человечек из них рисовал различные фигурки и пускал по небу. Какие же они пористые, лёгкие и воздушные! А что за узоры выходил из-под руки человечка! Животные, постройки, предметы, даже люди и лица. Всё было узнаваемо, со своим характером, но сохраняя общую облачную структуру. Рисовал этот человечек ради того, чтобы почаще жители земли поднимали свои глаза к небу и видели наверху прекрасные изображения. Ещё один взмах кистью, и вот почти готов новый шедевр…

Резкая боль. Жгучая и разрывающая всё нутро. Кожа закипела адским пламенем. Я завопил нечеловеческим криком. Я чувствовал на себе раскалённое до предела железо. Скудная одёжка не спасала. Я плакал, что есть сил, но никто не слышал – в ответ лишь громогласный храп. Отец, такой далёкий и отстранённый вернулся на своё место. Видимо, решил быть поближе к маме и случайно смахнул меня на батарею, что почти вплотную прилегала к кровати. На батарею марки «ТермоМир». Я уже визжал, как котёнок, умирающий от удушья. Тяжёлый запах перегара смешался с вонью обгорелой младенческой кожи. Я чувствовал, как у меня вытек глаз, а затем закипел, словно яйцо на сковородке. Через пять минут адских мучений я умер. Но меня так никто и не услышал. Не услышали дядя Коля с тётей Галей, спящие пьяным мёртвым сном. Не услышал далёкий отец, который был рядом. Не услышала родная мама…мать! Где-то вдалеке, невесомой музыкой чеканились слова, словно из другого мира:

– In seinen Armen das Kind war tot.