Вечный сон

Моё сознание недоуменно отделилось от тела, всё ещё пошатываясь и потряхиваясь от невероятной боли. Неужели таков конец этого воплощения? Да, верно, вот я уже нахожусь вне пространства и времени. Недоумение и непонимание, но факт остаётся фактом: Павлик, младенец девяти месяцев от роду – мёртв. Итак, конец. И это, как бы то ни было, совсем не страшно. Страшно другое.

IV

.

Всегда удивлялся сам себе: как у меня получается лежать на кровати, почти не двигаясь, но с интересом проводить время? Неужели такой богатый внутренний мир? Ну и что, что действует только в одном ключе. Слишком мрачно. Слишком громкий крик стоит в ушах. Слишком сильно пахнет горелой плотью. Анатолий Бодрин продолжает своё существование, не смотря ни на что. Да, лежу на кровати. В чём проблема? Все мы – мертвецы, но разве я хуже лишь от того, что больше похож на мертвеца в своём покое, чем суетящийся в тленных движениях люд? Чем я виноватее их, лёжа у себя дома? Жизнь… сочится, всё же ощущаю. Отвратительно, когда-нибудь мне предстоит встать с кровати. Мне ещё сегодня к отцу ехать.

Пролистал свой музыкальный плейлист. Все такие дорогие сердцу композиции, что в каком состоянии на них не посмотришь, слеза наворачивается от крепкой спайки этих мелодий с моей жизнью. Под них было всякое. Моя родная мрачная музыка. Поставил послушать Orplid – немецкий дарк-фолк. Основная тематика – тайны природы, немного язычества, мифов, а, главное, чувство вины за прошлое, не подавленная, а как билет в будущее. Это и делает немецкую нацию великой, она признаёт свои поражения, она анализирует их и пытается понять суть, чтобы не проиграть вновь. Немцы не забывают своих истинных героев, которые есть даже в тёмные времена. Честь, доблесть и справедливость – язык, понятный любому народу, но чьё чистое понятие так часто смешивают с ложной мерзостью, а поэтому – даже умному человеку бывает разобраться нелегко. Россия и Германия похожи между собой больше, чем кажется на первый взгляд. Похожи, как муж с женой. Vaterland и Родина-Мать, а все малые народы между ними – их детишки, чуждые и одновременно родные. Я надеюсь только, что моя Родина научится у Германии тому, как нужно относиться к своей истории: не очернять зазря, не выставлять всё в слишком светлых тонах, а главное, не умалчивать ничего. Наша история – это мы, какие есть. Немцы всегда были мыслителями – чего только стоит великая германская философия. Россия – оплот чувств и духа, но может стоит немного поучиться у немцев мыслить? Главное, чтобы не получилось так же, как на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков, когда все мыслящие соотечественники разделились на марксистов и ницшеанцев. Двух немцев оказалось вполне достаточно для такой большой России. Кстати, Гумилёв-младший писал, что славянские племена, наши предки, взяли своё имя «русы» от одноимённого немецкого воинственного этноса. Всё-таки между нами слишком много общего.

Музыка с чуждым языком плавно обволакивала своим потоком, позволяя погрузиться в неё с головой. Эти мелодии просты до щемящей боли в душе, но любая хорошая простота ближе к идеалу, в отличие от сложного. «Но отец мой знает, что упокоюсь я в глубинах белого снега. Под взгляд старых Богов». И я найду свой покой в глубинах холодной земли, что всё ещё заставляет моё сердце не остыть, под неодобрительный взгляд отца. Поэзия, как ты вредна для молодости! Нет, правда! Весь романтизм, пылающие души, имена золотыми буквами… ничего общего с действительностью. Если же поэзия близка к действительности, то она не более, чем грубый суррогат, притворяющийся великой сентенцией. Но что она такое на самом деле, в своём чувстве, отчуждённости и возвышенности? Симулякр, мешающий воспринимать реальность. А что потом? Первое серьёзное падение, и неокрепшая молодость не всегда сумеет подняться. Ты помнишь, что было, когда тебе только исполнилось двадцать? Heart to rust, Sword to dust, навстречу великой идеи, которая никогда не будет достигнута. А если идея не имеет грандиозного окраса – грош такой цена. Ты помнишь, отец, что было, когда тебе только исполнилось двадцать? Я никогда не забывал. Но толку сетовать, ведь просто могло быть, как стало. Люди не из стали, но их нужно чем-то закалять, а неудачные заготовки в лом, доживать несчастные дни под коркой собственной ржавчины. Неудачные заготовки на переплавку. Мечи в пыль, сердца в прах. Отец, ты помнишь? Раньше были другие песни, но на дне даже самой разудалой канализации слышна тоска, тоска по неизвестному, тоска, понятная на любом языке мира.