Вечный сон

Чёртовы думы! Опять решили меня закопать. Ладно, неважно, делайте, что хотите! И ты, фантазия, даю тебе полный карт-бланш. Какой нагреватель для отца? Вот неплохой, на восемьдесят литров. «ТермоМир». Что за идиотское название! Впрочем, я заметил, что для моего русского уха удачных брендов почти не бывает. На английском же, даже Cumshot звучит убедительно. Язык торгашей, сентиментальных песен и недурственной литературы. А русский? Пьяниц, безумцев и пророков. Если есть Бог в виде бородатого мужика, то он точно больше похож на Льва Толстого, чем на Хемингуэя. Только что толку. Так «ТермоМир», «ТермоМир». Надеюсь, отца устроит. А вот и он, лёгок на помине. Надо сменить сигнал вызова, а то я аж подскочил!

Голос отца был отрешённый, как и всегда. Когда отец спрашивал про мои дела, в нём не было и нотки участия. Отсутствовал и оттенок сочувствия, когда ты с ним делился бедой или радостью. Он всегда говорил так, будто не причастен к тебе и твоей жизни. Отец довольно сухо поинтересовался о времени моего отбытия к нему.

– Поздно, – заключил он, – слишком поздно.

Я мог бы постараться пораньше, но лучше я с радостью придумаю себе дела и сошлюсь на них.

– Поздно, – напомнил он, – слишком поздно.

Лучше же, чем никогда! Отец, «моё поздно» того гляди, хохоча пенистым смехом, превратится в никогда. Я удерживал «моё поздно» одной силой воли, а сила воли у меня никакущая. До тебя, отец, путь не близкий. Я уже не уверен, что помню, где находится родной дом. Может, его уже давно нет?

– Поздно, – роптал он, – слишком поздно. Толик, давай пораньше.

Отец, такой неизвестный и далёкий, положил трубку. Он любит меня, я в этом почти уверен. Очередные броски неуловимых мыслей клубящейся пустоте…

В ответ мне сразу грянули струны, вернее не струны, а соседи дали понять, что они проснулись. Играла их любимая песня, звучащая сейчас из каждой щели; песня от группы с хроническим алкоголиком в виде фронтмена. Да-да, про ваш музыкальный маразм всё понятно, дорогие соседи. Глинка, Мариинка, Ван Гог, Сартр, Мухина, Верхарн – просто набор букв и звуков. Я достаю из широких штанин, свой боди-позитив, напомаживаюсь феминизмом и борьбой за права меньшинств. Что там ещё сейчас модно? Деградация современного человечества в том, что вместо придумывания культурных и контркультурных явлений, они создают новые бессмысленные названия для старого. Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под одноглазой луной. Если эта шлюха ещё раз споёт припев отвратительной песни, я разгромлю здесь всё, я уничтожу этот сраный мир, во главе которого стоит общество, спящее вечным сном.

Какие бы дела себе на сегодня выдумать? Когда денег нет, всё усложняется и облегчается разом. Количество паттернов поведения сокращается, а соблазны отпадают сами по себе. Если не хочешь голодать, то уж придётся немного поступиться желаниями.

На меня уставилась икона преподобного Сергия Радонежского. Не знаю, с каким он чувством на меня смотрит, может, как на великого грешника, а, может, что-то видит во мне особенное. Но мне почему-то показалось, что преподобный навострил на меня взгляд, как на Анатолия Бодрина, не больше и не меньше. Забавно было бы писать иконы, как стереокартинки-переливалки. С одной стороны, посмотришь: преподобный радостно одобряет все твои поступки, а с другой: хмурится, суля вечное адское пламя. Не важно. У меня простая икона Сергия Радонежского. Её мне подарил отец, чуть ли не единственный вещественный подарок от него. Каков подарок! Вообще, иконы меня всегда пугали. По крайней мере, православные. Западные, из тех, что видел, скорее вселяли покой, а наши – страх. Когда я был помладше, и мы с отцом приезжали в Москву на выходные, вместо ужастиков в кино, я просил его сводить в Третьяковскую галерею на первый этаж, где иконы тринадцатого века и позднее. Троица Рублёва чудесна; чего не скажешь об остальных ликах от неизвестных иконописцев. Подарок отца, Сергий Радонежский был ничего. Его не назвать вселяющим страх, но и покоя икона дарила примерно столько же. Здесь было непостижимое и трансцедентальное, неосознаваемое вперемешку с человеческим. Классная борода, преподобный.