Вечный странник, или Падение Константинополя

— Он убежден — и весь сонм джиннов, крылатых и бескрылых, служителей мудрейших владык, не в состоянии развеять эту мысль, — что рано или поздно повстречает женщину, наделенную исключительным умом, безупречной душою и несказанной красотой. Когда именно видение это станет явью, есть одна из неразгаданных тайн, ключи от которой в руках Времени, однако он ищет ее, ищет непрестанно, потому что первый взгляд на нее станет для него первым уроком в тайной науке, имя которой любовь. Он узнает ее сразу же, ибо в миг их встречи в сердце у него зажжется лампада, и именно по ее свечению, а не по сиянию солнца дух его проведает о присутствии ее духа. И поскольку вера его, о княжна, несокрушима, в будущей его столице ей уже уготовано место, которое даже сейчас называет он Чертогом Любви. Ах, сколько часов провел он, размечая планы этого чертога! Он поместит его в Садах Совершенства, славу которых составят беспримерные деревья, птицы, цветы, беседки, ручьи, холмы и тенистые долины. Или не изучил он устройство садов Захра, созданных Абд ар-Рахманом? Сам же чертог разделен будет на отдельные залы, дворы и палаты, где выдержаны будут идеальные пропорции, подпирать их своды станут тысячи и более колонн, стены же будут украшены золотом и жемчугами, а широкие арки в стиле Альгамбры завешены будут шелковыми занавесами, многоцветными, точно райские птицы. И когда он отыщет ее, свою царицу, свою Мал-хатун, Душу Песни, Дыхание Цветка, Лилею Лета, Жемчужину Омана, Луну Раджиба, туда, где она поселится, не будет доступа однообразию, а вздыхать она станет, лишь оказавшись с ним в разлуке. Такова, княжна Ирина, единственная мечта принца, которая не соприкасается с судьбами мира. Усматриваешь ли ты в ней тщеславие или душевную черствость?

— Нет, — отвечала она, прикрывая лицо, ибо глаза шейха сияли ярко и прожигали насквозь.

Тогда он преклонил колени и поцеловал мрамор у ее ног.

— Я — посланник принца Магомета, о княжна, — произнес он, вставая. — Прости, если слишком долго медлил с этим оповещением.

— Его посланник? Но какова его цель?

— Мне страшно, я трепещу.

Он вновь поцеловал плиты пола.

— Заверь, что даруешь мне прощение, — хотя бы ради того, чтобы ко мне вернулось мужество. Нестерпимо дрожать от страха.

— Ты не совершил ничего дурного, шейх, если только не признать проступком то, что портрет своего хозяина нарисовал пристрастно. Говори.

— Три дня назад, о княжна, ты была в гостях у Магомета.

— Я? В гостях у Магомета?

Она поднялась с кресла.

— Он принимал тебя в Белом замке.

— Он, а не комендант?

— Он и был комендантом.

Она опустилась обратно, сама не своя от удивления. Шейх тут же заговорил:

— Принц Магомет прибыл в замок как раз тогда, когда были замечены ваши лодки, и поспешил на причал, дабы в случае опасности прийти вам на помощь… Но, княжна, далее язык отказывается мне повиноваться. Как, не нанеся оскорбления, поведать о том, в какое волнение он пришел, увидев тебя? Позволь высказаться напрямую. Первое его впечатление зиждилось на ряде совпадений: вы оказались у причала почти в один и тот же момент, место вашей встречи было столь странным и необычайным, что казалось, буря наслана самими Небесами. Увидев тебя, услышав твои слова, он вскричал в своем сердце: «Это она! Это она! Моя царица, моя Мал-хатун!» И вчера…

— Нет, шейх, воздержись пока от дальнейших пояснений. Привез ли ты мне послание от него?

— Он просил меня, княжна Ирина, воздать тебе достойные почести, как если бы ты уже была хозяйкой его Чертога Любви в Садах Совершенства, и обратиться к тебе с просьбой дозволить ему прийти лично, поцеловать твою руку, поведать тебе о его надеждах и излить к твоим ногам его любовь, черпая ее из сердца пригоршнями щедрее, чем любой мужчина черпал для любой женщины.

Шейх, пока произносил эти слова, готов был пожертвовать своим правом первородства ради того, чтобы видеть ее лицо.

Она же спросила совсем тихо:

— Или он сомневается в том, что я — христианка?

В голосе не было гнева; ритм его сердца участился втрое, и он поспешил ответить:

— «То, что она — христианка! — да запечатает Аллах мои уста, если я неточно передаю его слова! — То, что она христианка, лишь делает мою любовь сильнее. Понимаешь, шейх, — клянусь своей арабской верой, княжна, я цитирую его дословно, не изменяя ни буквы, — ведь и мать моя была христианкой».

Мы видели, как утром того же дня подобный вопрос задал княжне Константин, и она ответила без колебаний; на сей раз ответ прозвучал далеко не сразу.