Вечный воин

Барахла набрали мало, зато пленных было столько, что заполнили первый, второй, часть третьего трюма, и на главной палубе места свободного не найдешь. Я решил не жадничать, повел марсильяну в Карфаген. Пролив Отранто проскочили ночью, когда там было пусто. На рассвете, убедившись, что находимся вдали от берегов и северо-западный ветер подгоняет нас в нужном направлении, я пошел отдыхать.

Лаодика, моя новая наложница, уже не спала. Не знаю, есть ли птицы, которые просыпаются раньше жаворонков, так вот она одна из них. При этом засыпает вместе со мной, то есть поздно. Правда, спит днем пару часов. Я бы в таком режиме давно загнулся, а она всегда полна энергии и радостного отношения к жизни, хотя и пореветь не прочь. Вчерашние печали позабыты, по крайней мере, при мне. Для женщины ведь главное — не остаться одной, чтобы в ее жизни был мужчина, чтобы было, на ком повиснуть, кому мозг выедать. Дальше включается женский основной инстинкт — инстинкт продолжения рода, и всё остальное отодвигается на задний план, на моменты, когда жизнь будет так хороша, что не из-за чего пореветь. Вот тогда и припомнится прошлое.

Я неспешно разделся, спиной чувствуя взгляд Лаодики. Давно не был, как под микроскопом. Для нее это вопрос выживания, поэтому надо быстро определить мои сильные и слабые места и зацепиться за них. Видимо, я не самый плохой вариант. Если не получится со мной, следующего может не быть вовсе или достанется какому-нибудь моральному уроду. Задача не из легких даже для опытной женщины. Я не говорю Лаодике, что уже зацепилась, заняла свободную нишу, образовавшуюся в связи с беременностью Хильды. Пусть потренируется. Жизнь долгая, всё может пригодиться.

В тусклом свете от больше коптящего, чем горящего, фитиля масляной лампы лицо Лаодики прямо таки излучает радость видеть меня. Вполне возможно, что это чувство искренне. Всё-таки она кончает со мной, а это для женщины много значит. Лаодика взвизгивает со смешком, когда прикасаюсь холодными руками к ее теплому телу.

— Давай погрею их, — предлагает она, берет обе мои ладони своими маленькими, начинает дуть на них.

Вспоминаю, что у коровы выдыхаемый воздух пахнет молоком, и пытаюсь понять, чем у Лаодики. Скорее всего, сексом. Она прижимает мои ладони к своим губам, целует. Я понимаю это, как сигнал, что пора начинать. Моя правая ладонь скользит по густым пушистым волосам на лобке, протискивается между теплых бедер. Лаодика раздвигает их шире, давая мне завести ее. Стонем жалобно, словно делаю больно. Подо мной вертится немного, располагаясь поудобнее, после чего отдается процессу самозабвенно и начинает стонать более низко и легонько царапать мою спину коготками.

Закончив, я ложусь возле переборки, а Лаодика льнет ко мне, радостно хихикая и что-то бормоча. Я не разбираю слова, только тон — сплошной позитив, мёд медовый. Мне тоже хорошо с ней. Лучше, чем в последнее время с Хильдой, которая исправно выполняла супружеские обязанности, но как-то без огонька. Да и меня беременные женщины не шибко возбуждают. Всё время такое чувство, что это секс «Два плюс подглядывающий».

Работал со мной старший механик-француз. Мы с ним любили вечером сесть на шлюпочной палубе и распить бутылочку сухого вина под разговор о всякой всячине. Однажды он рассказал, как в отпуске познакомился с парижанкой, которая любила заниматься сексом в Булонском лесу. По ночам там рабочее место проституток обоего пола, включая промежуточные транс-варианты, но заглядывают и парочки, у которых нет денег на гостиницу или желающие острых ощущений. Еще там много онанистов, которые по несколько человек окружают такие парочки, и каждый занимается своим. Подружка механика в хорошо освещенном месте становилась в коленно-локтевую позу и во время процесса любовалась теми, кто дрочил, любуясь тем, как ее дерут.

Разбудил меня стук в дверь каюты:

— Корабль! Большой!

Я не сразу понял, зачем меня разбудили. Откуда в открытом море корабль?! Был искренне уверен, что, кроме моей марсильяны, там никто не шляется.

Оказалось, что сильно ошибался. Это был не просто большой корабль. Если пропорции перенести в двадцать первый век, то это был бы супертанкер класса ULCC (Ultra Large Crude Carrier) дедвейтом более триста двадцати тысяч тонн. Римский был длиной пятьдесят пять метров, шириной пятнадцать, осадкой семь и надводным бортом восемь. Дедвейт, как позже я подсчитал, составлял тысячу триста тонн. Главная мачта несла прямой парус, над которым были два треугольных топселя. В носовой части находилась короткая, наклоненная, дополнительная мачта, которая несла артемон. Благодаря парусам, корабль в полветра перемещался со скоростью узла два. Управлялся с помощью двух длинных рулевых весел с широкими лопастями, опущенные с кринолинов по одному с каждого борта. Работало на них по два человека. В кормовой части было что-то типа надстройки. Зерновозы сейчас называют корбитами.