Вечный воин

— Это дом епископа! Сюда нельзя! — высоким, испуганным голосом сообщил мужчина.

— Гуннам можно всё, — проинформировал я. — Открывай — и проживешь немного дольше.

Щелкнула железная щеколда, и левая створка медленно открылась наружу. Привратник, судя по внешности и дешевой одежде, раб-египтянин, склонив голову и сложив руки крестом на груди, отступил назад, давая мне зайти.

— Веди туда, где хранятся ценности, — приказал я.

— Епископ увез всё, — смирено сообщил раб.

— Не мог он все увезти, что-то да оставил, — уверенно произнес я. — Если покажешь тайники, не только сохраню тебе жизнь, но и отпущу на свободу.

Это сладкое слово «свобода»! Какие только преступления не совершались ради него!

— Хорошо, мой господин, — молвил египтянин и, прихрамывая на правую ногу, повел меня в глубь здания.

Тайник был один и находился в винном погребе под пустой бочкой. В довольно глубокой прямоугольной каменной яме были сложены мешки: в верхнем находилась серебряная посуда и подсвечники, а в среднем и нижнем — церковные сосуды из драгоценных металлов и довольно увесистый, килограмма на три, серебряный крест со вставленным в перекрестье турмалином «кошачий глаз» — зеленым «зрачком» и красной «радужкой». Любые красные драгоценные камни и древние египтяне, и древние греки, и древние римляне называли лаллами. Моя жена тоже постоянно просит купить ей лаллы. Выковыряю этот из креста и подарю Ирине.

Атилла въехал в Диводурум, когда уже смеркалось. К тому времени город был полностью разграблен, и на площади высились кучи всякого барахла — доля шаньюя. Я встретил его на крыльце епископского дома.

Тяжело вздохнув, Атилла посоветовал мне и, как догадываюсь, самому себе:

— Никогда не возражай шаману, — и повторил с разбивкой на слоги: — Ни-ког-да.

32

Я опять под стенами Дурокорторума, будущего Реймса. Он теперь столица не кельтского племени ремов, а римской провинции Южная Белгика. Город обзавелся мощными каменными стенами и башнями и растерял отважных воинов. Лет пятьдесят назад его захватили вандалы по пути в Африку и, видимо, уничтожили последних мужчин, остались лишь обладатели первичных и вторичных мужских признаков. Они выслали делегацию во главе с епископом, которая встретила гуннскую армию за два перехода до города, и выторговала условия сдачи. Не знаю, за сколько откупились, но ждали мы шесть дней, пока соберут нужное количество ценных металлов и продуктов питания. Все это время армия грабила деревни возле Дурокорторума. Вход в город большими группами и с оружием был запрещен, но по одному или парой-тройкой можно было прогуляться по мощеным улицам. Дурокорторум немного меньше Диводурума, а в остальном ничем не отличается от других римских городов — пристанище чиновников и ремесленников. И здесь дом епископа самый большой, даже больше церкви, довольно невзрачной. Судя по цвету камней, из которых сложена, недавно ее перестроили. Назвали в честь святого Никасия — епископа, погибшего от рук вандалов.

Любой власти, что светской, что духовной, нужны образцы для подражания, чтобы оболванивать лохов, заставлять их служить себе за прокорм и не щадя живота. Причем святыми объявляют кого ни попадя, лишь бы можно было объявить, что погиб во имя святого дела, а по правде — во имя власти. Когда вандалы ворвались в город, епископ Никасий вместе с частью паствы, сколько смогло поместиться, спрятался в церкви. Он вышел, чтобы вымолить пощаду в первую очередь себе, но дикари не знали, с какой важной птицей имеют дело, убили его. Что в поступке Никасия было святого и чем его смерть святее остальных погибших?! Мне сразу вспомнились «святые» СССР — Павлик Морозов и Зоя Космодемьянская. Первого убили за то, что предал свою семью, а вторая заблудилась, подставив всю группу, вышла к врагам и была повешена. Если они герои, то почему не объявить такими же и всех остальных предателей и тех, кто тоже погиб на войне, не уничтожив ни одного врага?! Видимо, по законам пропаганды не важно насколько свят святой, но их должно быть мало, иначе статус обесценится.