Вечный воин

Дальше гуннские конные лучники, как обычно, начали «каруселить» перед вражеской армией, засыпая ее тучами стрел, которые летели с протяжным воем, вызывающим тошноту в желудке и холодок в груди, пытаясь выманить врага на себя, заставить погнаться, сломать строй. Не тут-то было! Вражеские пехотинцы закрывались щитами и ждали. Более того, Флавий Аэций даже не попытался разогнать конных лучников своими катафрактами, догадываясь, что кончится это печально. Римская кавалерия стояла в резерве между первой и второй линией пехоты. Обстрел продолжался часа два, если ни больше. Опорожнив колчаны, гунны скакали в обоз, наполняли их по-новой и возвращались. Спровоцировать врага так и не сумели, хотя, как догадываюсь, потери нанесли значительные. С близкого расстояния, а гунны, поняв, что у вражеской пехоты приказ стоять на месте, порой были метрах в двадцати от первой шеренги, из композитного лука можно пробить любую нынешнюю броню и даже не очень крепкий щит. К тому же, воины в хороших доспехах стояли только в первых шеренгах, а чем глубже, тем защита была хуже, но стрелы по навесной траектории долетали и туда, иногда проскакивая в щели между поднятыми над головой щитами.

Поняв, что так сражение не выиграешь, Атилла, как и положено вождю, трёкнул речь с броневичка, то есть с коня, призвав отомстить римлянам за всё, что они натворили в предыдущие годы. Его, как и тех, к кому обратился, не смущало, что римлян в римской армии почти не было. Подданные отметили речь шаньюя протяжным рёвом, после чего понеслись в атаку, как застоявшиеся лошади. Долина в ту сторону сужалась, поэтому армии сошлись во всю ширину ее, от подлеска до подлеска, не оставив места для продвижения гуннской конницы, которая оказалась в тылу. Может быть, так и задумывал Атилла. Ему, сыну степей, плевать было на пехоту, ценил только конных. Вот мы и стояли, наблюдая, как на склоне холма сошлись две пешие армии германцев и начали рубиться люто, беспощадно, с дотошностью и мастеровитостью этого народа и энергией, присущей пассионариям. Лишь гуннские конные лучники, у кого еще оставались стрелы, посылали их по навесной траектории на вражеские головы, теперь уже не прикрытые щитами.

Как и положено командиру, я находился в середине первой шеренги своего отряда, стоявшего ближе к правому флангу. С моего места было хорошо видно поле боя. Я наблюдал, как «римские» германцы сперва потеснили «гуннских». Им было удобнее давить сверху вниз. Затем линия соприкосновения сместилась к подножию холма, и наступление застопорилось. Теперь уже «гуннские» германцы начали поддавливать, то тут, то там выгибая линию контакта в сторону врага. Рев и звон железа стоял такой, будто на концерте хэви-металл-группы «Шабаш ведьм (Black Sabbath)», который я слушал примерно с такого же расстояния, гуляя по Бирмингему где-то года за три до начала своих путешествий по эпохам. Еще одним показателем жестокости сражения был ручеек, текущий от холма через порядки нашей конницы. Русло его было шириной метра полтора, но сперва вода текла медленно, занимая сантиметров двадцать в самой середке, и глубиной была всего сантиметра два-три, мой жеребец так и не смог толком напиться, только губы испачкал песком, из-за чего потом долго фыркал и тряс головой. Затем вода начала прибывать и краснеть, медленно переходя от бледно-желтого цвета до желтовато-красного. Вскоре ручей растекся во всю ширину ложа и наполнил воздух острым, резким запахом крови, из-за чего наши лошади начали нервничать, ржать испуганно. Вино войны пахнет страшно.

Часа через три, когда солнце начало садиться и слепить нам в глаза, мне стало скучно. Я сказал своим, чтобы оставались на месте, и подъехал поближе к месту боя. Задние пехотинцы оглянулись, посмотрели на меня. Поняв, что я свой и ничего приказывать им не собираюсь, потеряли ко мне интерес.

Мне всегда было любопытно, что делают и, главное, чувствуют те, кто расположился в последних шеренгах. По виду, вроде бы, обычные воины, не выглядят хитрецами или трусами. Да, доспехов серьезных на них нет, а у некоторых и вовсе нет никаких, если не считать волчью шкуру, поэтому в первые шеренги не пустят, но в середину могли бы попасть. Может быть, недостаточно расторопны, поэтому и оказались позади. Наверное, они уже устали поддавливать, поэтому просто стояли и, тихо переговариваясь, словно боялись, что враг подслушает, ждали, когда придет их черед. Только вряд ли он придет. Если впереди выкосят две трети или даже половину, то остальные побегут, увлекая за собой задних. Могут дрогнуть и раньше. Впрочем, я чувствовал, что наши германцы все еще полны отваги, готовности победить.