Вечорница. Часть 2

– Дак муж мой, Васенька, – улыбнулась она.

– Я его во сне видел нынче, – прошептал я.

Застыла хозяйка у печи, полотенчишко к груди прижала, слёзы в глазах. После будто отошла, заулыбалась.

– Давай, – говорит, – Завтракай, служивый. Уж чем богаты, не обессудь.

Поели мы и засобирался я в обратный путь, к нам в часть, значит. Откланялся хозяйке, вышел за порог. Уже в машину сел и тут вижу, девчоночка вчерашняя на крылечко вышла и ко мне бежит. Вышел я, думаю, попрощаться, видимо, хочет. А она мне и говорит:

– Дяденька, за то, что ты такой хороший, я тебе тоже хочу подарочек сделать.

– Ну давай, – улыбнулся я ей, – Я подарочки люблю.

Думаю, что она мне дарить собралась, милая, куклёнка, поди, своего единственного или букетик какой.

А она мне так серьёзно и отвечает:

– Хочешь, дяденька, ребят своих и жену повидать?

Я аж столбом встал и слова молвить не могу. А она стоит, молчит, глазёнками только своими внимательно эдак глядит мне в глаза.

– Миленькая ты моя, – отвечаю я ей, – Нет туда дороги, чтобы свидеться нам.

– А я говорю есть. Можно свидеться. Так ты хочешь?

– Хочу, – прошептал я.

А у самого комок к горлу подкатил и слёзы душат. Что эдакой манюне скажешь про смерть?

– Тогда идём, – говорит она мне.

Взяла меня за руку, вот как вчера же, и пошли мы с ней. Вышли за деревню, на какой-то луг.

– Иди дальше сам, – говорит, – Я здесь тебя обожду. Только ты долго не будь. Нельзя.

И тут вижу я, ребятки…

– При этих словах командир закрыл лицо руками и зарыдал. А мы с сослуживцами стояли и боялись дышать, у многих слёзы катились из глаз, и мы этого не стеснялись даже, – сказал дед Семён.

– Гляжу я, ребятки, а по лугу ко мне навстречу сынишка мой бежит, руки раскинул, кричит: «Па-а-а-апка!!», а за ним жена моя идёт с дочкой на руках, улыбается. И все они светлые-светлые такие, не могу и описать я даже, светятся прямо светом неземным каким-то, весь луг тем светом заливает. И трава под ними не гнётся… Бросился я к ним навстречу. Сына на руки подхватил, жену обнял, расцеловал их крепко, слёзы мне глаза застилают.

– Да как же, – говорю, – Так-то? Нешто вы живы остались?!

А жена улыбнулась мне так грустно и головой покачала, а после поцеловала меня крепко так, прямо в губы, и сказала:

– Не срок нам ещё, Гришенька, вместе быть. Ты иди, иди пока. А как время придёт, свидимся. Мы придём тебя встречать. И ничего не бойся, живи, добро людям делай, солдатиков своих береги, они тебе как дети родные теперь. Землю нашу поднимай, за которую народ наш погибал. Жизнь свою цени. А теперь ступай, Гришенька, любимый мой.

И стали они таять в воздухе. И исчезли. И свет тот неземной пропал, как и не было. Снова обычное летнее утро кругом. Птицы поют. Жуки жужжат в воздухе. Обернулся я, а девчоночка меня рукой манит, идём, мол, пора. А я не вижу ничего, глаза слёзы застилают. Пошли мы с ней обратно в деревню. Она всю дорогу молчала. Как до избы дошли обернулась на меня, улыбнулась так радостно-радостно, ручкой помахала и в избу убежала.

И тут поплыло всё кругом, словно ливень полил, а нет никакого ливня, солнечный день-то. Будто краски с картины вниз потекли. Ничего не разобрать. Голова у меня закружилась. И упал я. Очнулся – лежу на дороге, по которой ехал вчера. Ничего не понимаю, всё как во сне. Пошёл машину свою искать, деревню ту, а нет ничего, не могу дорогу ту найти. Ну и пошёл я пешком в часть нашу, думал приду за несколько часов.

Дальше вы сами знаете. Два месяца я отсутствовал. А мне показалось два дня меня не было. Когда начальству доложился, то смотрели сначала, как на сумасшедшего, ведь меня повсюду искали всё это время, только и следов не нашли, ни меня, ни машины, а после кто-то сказал из старших, мол, да, была там раньше деревня, да только в войну сожгли её немцы дотла. Ребятишек успели местные жители в лес увести. Да только погибли они там, нашли их враги. Я слушал и не верил.

– Да как же нет-то? – кричу, – Если я своими глазами её видел, в избе у хозяйки ночевал! Поехали туда, тем более машина там!

Поехали мы. И то, что я увидел, никогда я не забуду. Посреди, заросшего клёнами и лопухами с полынью, пожарища, среди чёрных горелых остатков стен, среди печных труб, глядящих в небо, стояла моя машина…

Командир замолчал. Молчали и мы. Выкурили ещё по одной и так же молча пошли в казарму. После отбоя никто не спал. Каждый думал о чём-то своём. И вдруг Виталька, шебутной малый, всегда сыпавший шутками и смеявшийся над глупыми деревенскими пацанами, верящими во всякие бабкины сказки, вдруг приподнялся на локте, и в темноте казармы мы услышали его слова:

– А Бог-то есть, ребята…

– Вот так-то, мои милые, – вздохнул дед Семён и, закрутив самокрутку, накинул тулуп и вышел из избы.

Как покойница приходила