Вечорница. Часть 2

Вот уж и девятый день справили, и сороковой отвели. И стали люди замечать, что дочка с мужем сами не свои ходят. Вроде и не случилось ничего, а они как болеют будто, бледные, молчаливые, задумчивые. Соседка и пристала к дочке старухиной – скажи да скажи, что с вами такое? Неужто по мамке так тоскуете? А женщина только отмахивается, мол, всё хорошо, так уж, от перемены в жизни, какая-никакая всё же мать была, жалко. Ладно.

А тут мужики избу стали ставить одним молодожёнам на селе. Раньше ведь как, всем селом сбирались и помогали. За несколько дней дом поднимали семье. Вот и муж той женщины тоже пошёл помогать. Да прямо за работой и уснул, на ходу! Так уснул, что со сруба свалился, как не повредил себе чего. Мужики тут и навалились на него, мол, давай рассказывай, что с вами такое происходит, сами не свои ходите с женой. Али мы слепые? Коль беда какая, не молчи, поможем, чем сможем. Мужик тут и поведал им, как есть.

– Как спать мы ляжем ночью, – говорит, – Так тут же стук в окно раздаётся. В первый-то раз мы выглянули, да чуть было не рехнулись. Там, за окном, тёща моя стоит, как есть живая, в том платье, в котором мы её схоронили. Бледная только очень. А глаза большие, тёмные, злые. Мы давай молитвы читать, все вспомнили, какие знаем. А бабка уж в дверь стучит, хоть бы что ей. Да с такой ли силой дёргает, что дверь того и гляди с петель слетит. Так и стучала до первых петухов. И, главное, дети спят крепко, будто и не слышат ничего.

На другую ночь мы уже боялись и свет тушить. Оставили лучину на ночь. Только легли, снова в окно стучат. Мы уж теперь не выглядывали. Думали, может уйдёт, коль не выглянем. Где там! Снова, как и вчера, в дверь застучала. После кругом избы принялась ходить да в стены стучать. Так стучит, что аж стены гудят. Страх-то какой, братцы!

И снова она так до петухов ходила. Мы с женой уж и на погост сходили, и прощения у неё за всё испросили, может обидели чем, и могилку-то подправили, травой обложили. Думали, может как сорок дней пройдёт, так не станет она больше приходить. Нет, уж сороковой день минул, а бабка снова явилась. Мы уже и забыли, когда спали, с ног валимся. Чуть забудешься ночью и всё на том.

– Что ж вы к батюшке не сходите? – спрашивают мужики.

– Ходили, а как же, – отвечает, – Только ни молитвы, ни вода святая не помогла. Так и ходит бабка по ночам.

Подивились мужики, что сказать не знают, велели ему к ведунье сходить, что в соседнем селе жила. Так мужик и сделал. И вот что ведунья ему сказала, мол, надо у ней спросить для чего пришла, иначе не успокоится она. Что-то её тревожит. Страшно было мужику с женой, но куда деваться. И вот, ночью, только лишь старуха снова в окно застучала, дочь её поднялась, в окно выглянула, да и спрашивает:

– Что тебе, маменька, надобно?

Глянула на неё старуха и говорит:

– Такие вы растакие, бестолковые разини! Не могу я с этого света уйти, ноги-то у меня связаны! Не сняли вы верёвки-то с них, когда хоронили!

И пропала тут же.

С утра пошли за батюшкой. Тот противился поначалу, говорил, мол, суеверия это. Да только мужик с женой сказали, мол, от этих суеверий мы сами скоро вслед за ней пойдём, спим по часу за ночь. Согласился батюшка. Пришли на погост, открыли могилу, а там и вправду у бабки ноги-то связаны, забыли развязать в суматохе! Срезали те верёвки, тут же в могилу их и прикопали. Да всё обратно закрыли, как было.

И что вы думаете? С той поры перестала старуха по ночам приходить, ушла видать, куда её душеньке положено было.

– А теперь давайте спать ложиться, – закончила свой рассказ баба Уля, – Утро вечера мудренее.

Домовик бабы Ули

– Совсем ты у нас заневестилась уж, Катюшка, – сказала неожиданно баба Уля, сидевшая напротив внучки, приехавшей на всё лето в деревню, за столом, подперев кулачком щёку.

Катюшка, не ожидавшая такого поворота, вспыхнула и опустила глаза:

– Да ты что, бабуль, такой разговор завела…

– А чевось? – подхватилась баба Уля, – Я дело говорю. Вон ты какая у нас стала – ладная да гожая, прошлым летом ещё, что щепа бегала по огороду за жуками, а нынче уж и походка другая стала и округлости.

– Да ну, бабуль, – ещё сильнее покраснела Катюшка, – Я пойду лучше крыльцо помою, после дождя натоптали мы там. Да калоши ваши с дедом вымою.

– Иди-иди, – закивала баба Уля.

– А Димка-то тоже по ей неровно дышит, я-то вижу, правда, дед? – обратилась она к деду, едва только Катюшка вышла за порог.

– А то, – отозвался из угла дед Семён, беливший печь, – Я уж это наперёд тебя заприметил, когда он ко мне о прошлом лете зачастил. «Дед Семён, дай молоток, дед Семён, нет ли шурупов?».

– А помнишь, дед, как мы с тобой молодые были? Давно ли дело было, а вот уж и жизь прошла.

– Ничаво она не прошла. Внуки выросли, дак после правнуки пойдут. А кто с имя водиться станет? Конечно, нам с тобой привезут на лето, да и зимою на праздники. Так что, Ульяна, не хандри, чего-то ты разнюнилась, ступай вон лучше чайник поставь, чайку хочется.

***