Вечорница. Часть 2

Катюшка вопить перестала и теперь только икала от страха. Мёртвых она, конечно, видела, и не раз, но обычно они лежали мирно, в гробу, и спали вечным сном, оттого-то они, собственно, и зовутся усопшими. А эти ходят, разговаривают, да ещё и за собой тянут с такой ли силой, что будь здоров. Катюшка потихоньку успокоилась и взяла себя в руки, но икота всё не проходила, вот ведь напасть.

Вторая старуха глянула на неё искоса, ушла за печь, пошарила там, и вынесла кусочек чего-то тёмного, липкого, протянула Катюшке:

– На-ко, в рот положи, да рассоси, и пройдёт твоя кликота.

– Спа- спасибо, – ответила боязливо Катя, и взяла в руку то, что дала ей старуха, – А что это?

– Да не бойся, пастилка смородинова, кислая она, от кислого-то кликота уходит, знамо дело.

Катюшка покосилась на пастилу из рук покойницы, и, зажмурив глаза, положила её в рот. На вкус пастилка оказалась с приятной кислинкой, пахла свежими ягодами, и была вовсе не противной. Странно, но это и, правда, помогло. Через пару минут икоту как рукой сняло.

Хозяйки всё так же продолжали сидеть за столом, только теперь они пялились на незваную гостью, жавшуюся на лавочке у порога. Тускло светила керосиновая лампа, пора было подлить в неё керосину. Но никто не двигался с места.

– Ну, рассказывай, откуда ты тута взялася, девка, – промолвила, наконец, вторая старуха.

– Я оттуда… Из-за реки, – от волнения Катюшка забыла как называется их деревня.

Старухи и женщина переглянулись.

– А сюда, к нам, как попала? – спросила первая старуха.

– Через мост.

– Говорила я, нынче время пришло! – шлёпнула по коленке вторая.

– Что за время? – тихо спросила Катюшка.

– Время, когда топливцы приходят в деревню. Опасно нынче тута.

– Топливцы – это утопленники? – поинтересовалась Катя.

– Они самые, из старых, тех, кто тут до бережковских жили. Мы-то сами уж из нынешних будем. Топливцы покою не знают, Ижориха имя руководит, она-то живая ещё. Это мы вот…

Старуха развела руками, и Катя снова внутренне поёжилась, представив вдруг, как это выглядит со стороны – она сидит в заброшенной деревне, в одной избе с покойниками, и они все мирно ведут беседу.

– А почему, – Катя прикусила, было, язык, но пришлось договаривать, – Почему вы не спите спокойно?

– Так ить не даёт она нам спать-то, дитятко, – жалобно запричитала первая старуха, – Мы бы и рады покоиться. Вон и робятишки с нами мучаются.

Она указала жёлтым иссохшим пальцем на играющих детей, что возились на полу с какими-то щепочками, складывая их в разные фигуры.

– Болит душа за родную земельку-то, которую эта ведьма поганит, – продолжила старуха, – Вот и выходим мы в такие ночи из могил, да в свои дома возращаемся, где при жизни жили. В эдаке ночи, как нынче, погост пустой, никого тама нету, все тута.

– Значит, туман Ижориха напускает?

– Она, она проклятая, – закивали старухи, – И топливцы по её приказу встают, из мутных вод подымаются, идут себе живых искать. А откедова тут живым взяться, тут уж сколь лет никто не живёт. Вот и караулят, то рыбаков, то путников припозднившихся. Вон и тебя приманили. Ты-то, дитятко, почто сюда пришла? Али не знала про этот мост?

– Знала, – кивнула Катюшка, – Да Ижориха девкой оборотилась, и в деревню к нам пришла, к парню нашему приставать стала, а после я его голос услышала из тумана, подумала, что он здесь и что надо его выручать, вот и перешла на вашу сторону. Только, похоже, нет его тут. А когда я на мост ступила, то Ижориха старухой обернулась. Это, наверное, и есть её истинный облик, да?

– Да, дитятко, лет-то ей уж немало, а всё ещё жива карга. При жизни нам от неё покою не было, вся деревня страдала из-за её проделок, соседние деревни с нами и знаться не хотели из-за этого, думали, что все мы такие, как она, колдуем. А мы, дитятко милое, никто не умели ворожить, честно жили. А теперь и опосля кончины нетути нам покою.

– Как же помочь вам?! – воскликнула Катя, – Неужто вам теперь вечно так страдать из-за неё? Несправедливо это!

– Сердобольная ты, как я погляжу, – сказала первая старуха, – Помочь-то можно, пожалуй, только никто не знает как. Баяли, правда, в народе, что сила её в кресте бесовском, который она на груди носит, не снимая. Но кто знает, может это так, байки одни.

– Что ещё за бесовский крест? – поёжилась Катюшка, от одного только слова стало ей жутко, – Разве такой бывает?

Старухи и женщина перекрестились размашисто и быстро.

– Бывает, милая, я сама не видала, Ижориха его под одёжей носит, но кой-кому из наших доводилось увидеть. Носит она крест перевёрнутый, вниз головою.

Катюшка нахмурилась:

– А мне баба Уля рассказывала, что такой крест Петровским называется. Потому что апостола Петра распяли на кресте вниз головой, он посчитал себя недостойным быть распятым, как Иисус, и сам попросил палачей об этом.

Старуха покачала головой:

– Не петровский то крест, говорю тебе. На нём козлиная рожа изображена. Сатана то бишь.

Старухи вновь закрестились, испуганно глядя на окна.

– Если тот крест с её снять да изничтожить, то и сила её убавится, а там можно и на неё управу найти, как на простого смертного. Вот как.