Ведьма

— Проваливай, — рыкнул княже, попытавшись вновь захлопнуть дверь.

Маленький волчонок. Такой... теплый. Серая шерсть мягче шёлка, а зубы, пусть и маленькие, острее меча. Тяжелое дыхание и по щенячьему счастливые глаза, смотрящие на что-то с особым восторгом. Осенний ветер, что гонят жухлые листья на радость дворнягам, закручивает из них целые вихри. Красивый такой. Милый. Неизменно вызывал желание почесать за ушком.

— Я приехал сюда издалека, — не сдавался Сэмюэль, — И не намерен отступать, и услышать отказ.

Фел хихикнула, чувствуя, как Дэниал начинает откровенно беситься. Какой-то мальчишка пытается диктовать ему условия — да где это видано? Но всё же та робость и неуверенность, которая ощущалась в парнишке пропала, оставила место стойкости.

Разумеется, она могла бы убедить Дэниала принять его одним только объятием, мягким поцелуем в шею, или куда пониже, но предпочла не вмешиваться. Становилось интересно и даже забавно.

— Я не возьму тебя в ученики, — черноглазый резко распахнул дверь и толкнул гостя в грудь, тот едва не навернулся на ступеньках, но устоял, хоть и находился сейчас на земле.

— Я буду сидеть у вас под дверью до тех пор, пока вы не пустите меня, — Сэмюэль пожал плечами и демонстративно опустился, скрестив под собой ноги.

— Сколько угодно, — ухмыльнулся Дэн, расправив плечи, — В дом ты не войдёшь.

Девушка выступила чуть вперёд, ободряюще улыбаясь. Разумеется, он его пустит. А если и нет, то по крайней мере пришедший не останется голодным. Ведьма просто не могла позволить этому созданию голодать, а он будет, потому что вряд ли гордость даже позволит парню отправится за провизией, а с собой у него не было ничего, кроме полных решимости, в своих действиях, глаз.

Йонеран больше не объявлялся. Фел даже не могла найти его лачуги в лесу, от чего тоска наваливалась только сильнее. Неужели он ушел? Покинул, оставил, как и во все предыдущие разы? Не может быть.

Фелисия отказывалась в это верить, раз за разом уходила ранним утром из дома, бродила, пока не начинала откровенно замерзать и ни с чем возвращалась домой. Пыталась отыскать колдуна на Изнанке, но и там его точно след простыл. Некроманта не было нигде или же он просто не хотел, чтобы его нашли. И это добивало. Было последним, отделявшим её от толчка в пучину.

Она тонула, утопала в своих мыслях, пыталась кричать, плыть, бороться с течением, но бурный поток раз за разом сбивал ведьму обратно, и она порой тенью перемещалась по дому, невпопад отвечая Дэниалу. Благо, тот хоть больше не злился. Иногда только грозно сверкал глазами, но на этом всё и заканчивалось. Они почти даже не ссорились, только потому, что мало говорили друг с другом. Ему нужно было время, чтобы полностью разобраться в своём грязном, черном подвале, вычистить его наконец, а ей, чтобы отойти от произошедшего и постараться снова воспринимать любимого как... любимого. О, нет, Фелисия не видела в нём монстра даже в ту секунду, когда он ударил её, но всё равно начать осознавать, что Дэн далеко не простой колдун, было тяжело. Кем же тогда была матушка? Уж не самой ли Тьмой, которую Фел так боялась? Но... разве могла эта добрая женщина быть ею? Разве могла? Да, метель пела страшную песню о смерти, холоде и боли, да, когда Флоренция злилась, то рыжая невольно сглатывала и отступала, с испугом глядя на неё. При том же её руки всегда были ласковы и аккуратны. Голос — полон мудрых речей. И разве она могла быть творением этой отвратительной злобы, которая направляла руку Дэниала? Не, разумеется. Не могла.

Фелисия не знала истинной причины почему женщина покинула их. Не знала, почему уходила до этого и куда. Но стоило только капнуть глубже и понять, что все её мысли были не верны. Если сын — князь, то кто же тогда его мать? Только княжна. И ушла матушка не потому, что у Фел не получались некоторые заклятия, порой валились из рук травы. Она ушла от того, что начинала злиться и слишком боялась, потому как понимала, чем для этого мира будет чревато её дальнейшее здесь нахождение. Слишком сильно Асшар давил на неё, слишком много грязи было вокруг, которые в насмешку напоминали ей о том, что это за место и что она сама, казалось бы, само благородство, ничуть не лучше этих преступных душ, что здесь томились.

Каждый раз, когда ведьма возвращалась домой в следующие три дня, то происходил один и тот же диалог:

— Он не изменил своего решения?

— Нет.

— Жаль, — парнишка вздыхал.

— Я принесу тебе еды, когда он уйдет из дома, — девушка мягко улыбалась.

— Спасибо, мадам. Вы очень добры ко мне.