Величайшее благо

Троица переглянулась, пряча свою досаду за деланым недоумением. Какие всё же чудаки эти англичане! В результате Якимов счел нужным намекнуть, что спектакль — это всего лишь прикрытие для некой ответственной деятельности, связанной с разведкой. Хаджимоскос приподнял брови. Хорват и Палу смотрели на него без выражения. Якимов уже было открыл рот, но от очередной лжи его спасло появления Галпина, взвинченного и переполненного новостями. Публика зашевелилась. Все, кроме Якимова, замерли в ожидании.

— Они за Маасом, — объявил Галпин. — Голландская армия только что капитулировала.

Якимов не знал, что именно находится за Маасом, но предположил, что речь идет о немцах, так как слышал о том, что они стремительно движутся по Голландии.

— Зачем так тревожиться, дорогой мой? — сказал он. — Сюда они не придут.

Никто не обратил на его слова никакого внимания. Он почувствовал себя чужим среди посетителей бара, которые были так заняты передвижениями какой-то далекой армии, что совершенно не интересовались Якимовым или его спектаклем. Недовольный, он ушел, решив не возвращаться. Теперь он понял, почему Гай предпочитал «Две розы» и занимался исключительно своей постановкой.

Репетиции набирали обороты. Гай объявил, что театр забронирован на вечер четырнадцатого июня, что давало актерам месяц на то, чтобы довести исполнение до совершенства. У них не было времени тревожиться о чем-либо другом. Они жили мыслями о давно прошедшей войне. Во время репетиций зал был набит студентами. Приходили и те, кто не был занят в пьесе, и даже те, кто вообще не учился на английской кафедре. Все они сходили с ума по спектаклю. Весь университет говорил о Якимове. Когда он входил в зал, все начинали шептаться. Иногда ему даже аплодировали. Он улыбался всем, источая благожелательность, не разбирая лиц вокруг.

Единственными, кто удостаивался схожего восхищения, были Гай, Софи и Фицсимон. Гай был не просто постановщиком, но вообще пользовался популярностью. Девушки восхищались Фицсимоном благодаря его красоте и приятным манерам, а он глазел на них, когда отвлекался от Софи. Когда он объявил, что для «того самого вечера» собирается позолотить волосы, девушки восторженно завизжали. Он относился к спектаклю серьезнее, чем можно было рассчитывать.

Большинство участников этого закрытого братства вовсе позабыли о войне, но даже сюда иногда проникала реальность. Кто-то из членов миссии приносил дурные вести — хороших новостей в эти дни не бывало — с видом человека, положение которого предписывает ему сохранять спокойствие: «Только что узнал, что эти ублюдки взяли Булонь» или «Эти сволочи заняли Кале».

Кале!

Даже для Якимова это означало падение соседа. Но что можно было с этим поделать? Ничего. Они с облегчением вернулись к падению Трои.

К концу мая Якимов выучил все свои реплики. Когда он произносил речи, Гай уже не перебивал его. После первого прогона Гай оглядел свою труппу, состоявшую из тридцати семи мужчин и женщин, глядевших на него с тревогой, и объявил:

— Спектакль обретает форму. Крессида играет хорошо. Елена, Агамемнон, Троил, Улисс, Терсит — хорошо. Пандар — очень хорошо. Остальным надо еще поработать.

Как-то раз Гарриет ворвалась к ним во время репетиции, принеся с собой запах уличной тревоги. Актеры были вынуждены вернуться в реальность.

Гай, ероша волосы, как раз объяснял собравшимся суть характера Ахилла, который между долгой мирной жизнью в безвестности и краткой славой выбрал последнее. У Гомера, говорил Гай, Ахилл предстает идеалом военного героя, но Шекспир симпатизировал троянцам и изобразил его фашистом, чьи подвиги были проделками головореза. Юный Диманческу стоял подбоченясь и лениво поигрывал рапирой. Он криво улыбался, довольный собой. Когда Гарриет вышла в центр зала, сопровождаемая Кларенсом, он приподнял брови.

Увидев выражение ее лица, Гай остановился.

— Что случилось? — спросил он.

— Британские войска покинули Европу, — сказала она. — Им удалось вырваться.

Она пришла сообщить им об эвакуации из Дюнкерка.

— Говорят, что это было невероятно, — продолжала она. — Просто невероятно.

Голос ее дрогнул.

Якимов недоуменно повернулся к Гаю.

— Что это значит, дорогой мой? — спросил он. — Победа?

— Что-то вроде победы, — ответил Гай. — Наша армия спасена.

Но студенты, столпившиеся вокруг Гарриет, начали переглядываться и перешептываться. Очевидно, они не считали это победой. Союзническая армия, существовавшая среди прочего для того, чтобы защищать Румынию, теперь распалась. Французов обратили в бегство, англичане скрылись на своем острове, остальные капитулировали. Кто же теперь защитит Румынию?

Гарриет не шевелилась, пока Гай не положил руку ей на локоть и не подтолкнул — нежно, но нетерпеливо.

— Нам надо продолжать, — сказал он.

Несколько мгновений она стояла, нахмурившись, словно не в силах разглядеть его, после чего сказала:

— Ты же когда-нибудь вернешься домой, наверное.

Когда она двинулась прочь, Кларенс пошел за ней, но его окликнул Гай:

— Кларенс, вы мне нужны.

Он хотел было отказаться, но влияние Гая оказалось сильнее.