Великий князь

Живя под рукою и по воле Мономаха, молодой князь сумел собрать под свою руку немало верных друзей. Новый двор его был полон не столько челядью, сколько верными друзьями, воинами, торговыми людьми, боярской молодью, взаправду служившей ему, умельцами, искусными хитрецами и духовным чином.

К ним, как понял из беседы Венец, причислил Всеволод и Григория. И не по своей воле, но по охоте самого молодого игумена, что и подтвердили в скором времени грядущие события.

Всеволод долго и с интересом слушал сказ калики о походе в Вятичи, требовал подробно передавать не только бывшее там с братьями, особливо с Игорем, но и речь его, разумения о том и о сём. Крайне заинтересовался задуманным походом в Суздальские и Владимирские земли.

– Эх, надо бы мне встренуться с братцем Андреем Юрьевичем! Ох как надобно! – оживился необъяснимо, даже ладони зачесал. Так захотелось ему поручкаться с Андреем. – Есть у меня и к Юрию Владимировичу слово, – будто бы сам с собою рассуждал Всеволод, не замечая Венца.

И вдруг обратился к нему впряка:

– Ты отсель, не заходя в Курск, в Игорево сельцо пойдёшь?

Венец кивнул согласно.

– Игорь тебя дождёт? Вместе пойдёте к Суздалю?

– Просил Игоря подождать меня. Посылал к нему, прежде как сюда идти.

– Скажи брату, что любо мне задуманное им. Любо и самому по всей Руси пройти, не с мечом, с поклоном и здравствием. Люд русский посмотреть, себя показать… Любо… Любо… Только ить подневольный я! – вскрикнул, но без тоски, а с какой-то затаенной мыслью. – Нельзя мне пока по Руси… Тут должен быть, при великом столе киевском, – последнее произнёс так, будто не в заспинье жил, по милости и воле Мономашьей, но сам уже держал великий стол.

Подивился той страсти Венец, но виду не показал – странными были те слова в устах подневольного.

– Скажи ещё Игорю… – начал было Всеволод, но оборвал себя на полуслове, подумал немного, решил определённо: – Пошлю с тобой к брату посланца своего – Лазаря, а заодно и к брату Андрею.

Счёл Всеволод, что не все можно доверить Венцу, потому и сказал о ближайшем к себе Лазаре, выбирая его послом.

Венца такое решение не обидело, брат он всем Ольговичам самый родный, самый близкий, но только не Всеволоду – сызмальства не было меж ними родства душ.

Но в ту встречу что-то всё-таки произошло, что-то потеплело обоюдно в душах их.

– Торопи, княже, посланца. Нынче в полдень уйду из Киева…

3.

До света покинули сельцо. Кони в тёплом полумраке назревающего утра шли вольно, находя копытом торную стегу¹⁴⁶, пофыркивая и знобясь телом. Медленно восставал рыхлый, пока невидимый туман, и гулко в недалеком борку ухал бухолень¹⁴⁷, подымая со сна раннюю птицу. Тишь царила вокруг, обволакивая каждый позвук мягкой оболочью, словно нарочно оберегая утреннюю землю от какого-либо беспокойства.

Игорь в белеющей помалу сутеми ушёл далеко вперёд от своих спутников, и когда рассвело, невмочно было угадать напереди ни его самого, ни коня. Однако отставшие хода своим коням не давали, по-прежнему, спустя поводья, дремали в седлах, доглядывая короткие по краткой ночи сны.

Игорь любил в походе, особливо по утрам, уходить далеко вперёд один, и в том ему не мешали. В этой одинокой походке хорошо думалось, облюбно и радостно было на душе, и ничто не мешало ей стремиться к горним высотам, жаждя Бога. Хотелось петь, и он, осенив себя крестом, начинал вполголоса повторять задушевные слова любимых псалмов, им же и переложенных с греческого на русский. Пел на свой особый лад – звучащей вокруг него и услышанной только им музыки.

С этих гимнов начиналось утро, и, омыв словом, как прозрачной водою, душу, Игорь радостно вступал в день. Сколько себя помнит, такая радость не оставляла его во все сроки.

В то утро после молитвенно торжественного строя захотелось высокого звонкого лада, и он, чуть даже привстав в стременах, попробовал знаемо вывести лихой походный зачин.

Не получилось. Голос его, всегда струйкий, вдруг с первым же произнесённым звуком осел, вязко густея в гортани, словно бы упёрся куда-то, напрягся, дабы осилить препятствие, и вдруг вовсе сломился, не подчиняясь ни воле, ни складу желаемой песни.

Игорь ещё несколько раз пытался затянуть её, как бывало, так, чтобы откликнулись окоёмные дали, зазвенело стозвонно небо, заулыбались лица спутников, подхватывающих припев.

Нынче не получилось. И он понял, не скорбя, но радуясь душою, что пришла пора, когда даётся тебе Господом истинный голос, которому и звучать в мире до скончания лет. Сегодня омужал Игорь.

Не получилось песни, но по-прежнему без слов пела душа, и было радостно в сердце.

Отцовская стега, проложенная тут от широкой Десны до бруйкой хлопотливой речушки, вынесла на крутое шоломя, к самому небу.