Великий князь

Остановив коня, Игорь стал глядеть вокруг, ошеломленный открывшимся перед ним на все четыре стороны простором. Впереди, куда правил путь, сломленная крутыми яругами, опушённая перелесками, серебряными гривками и колками берёз, зелёной позолотою иглистого поборья¹⁴⁸, слепя белизною меловых обнажений, лежала земля Придесенья. Самой реки, скрытой пабережными ярами, не видать, зато далеко просматривается пойменная её сторона с синими кроплями озёр, светлыми выползнями бесконечных притоков, светло-зелёная вплоть до самого окольного предела, где по нынешней летней поре целуются зори. А позади, откуда и взметнулась стега, все покрыто густым и тёплым туманом, в котором только и различить вершины дерев – копьями в небо, и далеко-далеко – озолоченный солнцем могучий утёс в самом завершии реки Судости, неприступный для ворога Мглин-город. Одесную сторону от того, самим Богом сотворённого кромля, чёрной стеною встал великий Брынский лес, преградив путь к Дебрянску. Туда и спешить Игорю со товарищи.

И ещё поглядел князь, оборотив лицо на четвёртую сторону, любуясь, как там, в белых меловых изломах, в хвойной зелени рудовых сосен, в пабережном чернолесье, сопрягаются вместе две любимых им реки – Десна и Судость.

Из подгорного затемья, из белого морока тумана, как со дна реки, вынырнули вершники, по плечи, по грудь, в пояс, вознеслись и кони их, и вот они уже рядом – сотоварищи.

– Лепота-то какая! – сказал, улыбаясь, Данила-Венец.

– Лепота, – незнакомым баском откликнулся князь.

– Лепота, – согласно – Ивор с Лазарем.

Три дня тому позадь прибежал Венец к Игореву сельцу с Лазарем, послом от брата Всеволода.

После встречи с Ивором Игорь собрался в путь. Люба ему была та встреча, люб ему стал и сам Ивор. Ох как люб!

По слову, по душе оказались они братьями друг для друга. А того боле – родова. Ивор рассказал, что помнит о нём Любава и, паче, ждёт его. На крыльях воспарил юнош. Договорились с Ивором, что вместе идти им в путь до Дорогобича. А там – Ивор к Новгороду, а Игорь в Суздальскую землю.

В Новгороде жил Дмитр – отец Ивора, а с ним и Любава. Батюшка ждал сына к себе летом, как о том условлено было ранее, а теперь и с Игорем условились – Ивор скажет отцу о Любаве, а Игорь, побывав в суздальских весях, придёт к Новгороду со сватами.

Венец угодил в сельцо в самую пору. Верхуслава сердцем услышала намерения сына, он о своём сватовстве пока молчал, сказала:

– Сыне, коли не скоро возвратишься, так вот тебе моё благословение…

– На что, мама? – смутился, покраснел, минутою назад думал, сказать – не сказать ей о Любаве.

– Мужаешься ты, сыне. И может статься, что решишь суженую себе сватать – на то и благословляю.

Как просто, как разумно и чисто всё в её устах.

– Говорил я Мирославу боярину, когда со степи шли, что зашлю сватов по Любаву – внуку его. Ивор сказывал, ждёт она меня. Благослови, матушка…

Мать, перекрестившись, молвила:

– Тятя мечтал породниться с Мирославом. – И пошла к киоту за иконой.

С этой иконкой на груди и шёл в нынешний поход Игорь.

– Лепота, – повторил Ивор.

Из подгорья подошли и двое сопутников – паробцы Рядок с Садком.

На ночёвку пришли на Десну, в сельцо Уручье.

Утром, опять до восхода, по шоломной стороне Десны, где издревле сигает по яругам и ярам хорошо торёная долобка¹⁴⁹, к Дебрянску.

А вечеряли уже в великом Брынском лесу мало не доходя до града.

Игорь остановил коня, прислушался. Шёл он опять впереди сотоварищей. Вечерело, солнце закатилось, омыв землю зарёю, и в мире воцарилась великая тишь. И только стук копыт не звонкий, заглушённый густым наволоком пыли, катился недолго по миру и увязал в безмолвии. Заникли ветры, затихли птицы, любой звук умер, и только сигнем по долобке мягкая конская поступь.

И вдруг словно позвал кто Игоря. Оклик этот понесло и усилило неосязаемым ветром, великий шум прошёл, ливнем пролился, но ни капельки не упало на пыльную долобку. А шум дождя все сильнее и сильнее, и вот валом валит вода – горою. Слушает Игорь и не верит ушам своим. По-прежнему пусто и синё небо, ни облачка по всей мироколице, недвижим белый березняк обочь, недвижимы травы, высоко и статно взметнувшие соцветия, ни дуновения, ни ветерка.

Откуда же этот все нарастающий шквальный шум ливня, откуда гул далёких вечевых колоколов и вой толпы, и плач, и неудержимый рык и хохот?

Слушает Игорь, слушает конь его, настороженно прядая ушами. Не брань ли это лихих ворогов с окольной Русью за дальними холмами? Слушает Игорь.

Подъехал Ивор, встал рядом, совсем так же, как в то утро, на великом шоломяне. Лицо озабоченное. Не Беда ли шумит издалече? Не Дева ли Обида взмахнула крылами, насылая на Русь ворогов? Скучились и остальные. Слушают.

– Слышишь? – спрашивает Игорь Ивора.

– Слышу.

– Что это?

– Где?

– Кто это?

И все шёпотом, как в засаде, как перед битвой, каждая жилочка натянута, звенит струною.

– Господи! – Венец шлёпнул себя по голенищу. – Братия, так то лес брынит¹⁵⁰!