Великий князь

Где и как сыскать в этих пространствах великому князю всея Руси охочих до слова путников?

Негаданно вышли к совсем малому сельцу.

– Как величается сельцо-то?

– Дак Рогнедино. Рогнедино оно и есть.

Бог ты мой, как занесло сюда, в непроходимые дебри, в лесные пустоша, далеко оттиснутые непролазной табалою от хожалого великого княжеского пути, имя первой жены Владимира Красно Солнышко?!

И сельцо то у трёх прозрачных, у трёх студёных рек не просто несёт имя княгини, но и память о ней, некогда жившей тут, сосланной неверным своим мужем с малым сыном на руках, его именем наречено рядом селище – Изяславль. Дивятся путники, не приходилось слышать либо в писаниях читать о поселениях.

Известно, что выслал жену свою Владимир с сыном в Полоцкое княжество, выстроив для них град Изяславль, но такое, чтобы жили они среди лесной пустоши, в Богом забытом углу, средь простого лесного люда, о том и слова нигде нет.

Однако вот оно, сельцо с зимними истопками на пабережном юру, с высокими летними светлицами, с всё ещё зримыми ветхими палатами посередь мира над речкой Гориславой.

Вот ещё память и о втором имени великой княгини, даденном ей юношей-мужем, влюблённым в неё, в первую свою женщину, не желавшим помнить ни прежнего имени её, ни сладкого и страшного подлого мига их первой близости.

О том помнит заповедная Русь, о том глухо, почти невнятно повествуют древние летописи. Но нет ничего о том в новом Селивестровом своде, в Мономашьей памяти нет.

С текучей речной водою утекло из памяти людской имя Горислава, осталось Рогнеда, потому и сельцо Рогнедино, а не Гориславлино.

Надо ли помнить людям про то, что желалось забыть Старому Владимиру, что не хотели знать сыны его и нынешний Великий Владимир Мономах? Надо ли?

Но Русь помнит.

Юного Владимира сватал дядя Добрыня Каплюшка за княжну полоцкую Рогнеду – дочь Рогволода. Не пожелала Рогнеда стать женой рабича¹⁵⁷, ибо был зачат Владимир отцом, Святославом, от Малуши – милостницы Великой Ольги, в греховной связи. Ответила отказом Рогнеда сватам Владимировым. И тогда Добрыня, державший немалую тысячу в Новгороде Великом, собрал войско и двинул всею могучей силой на полоцкого Рогволода. Об этом помнила и летописная Русь, но о том, что произошло дальше, помнить не хотела.

А произошло то, что Добрыня, по отцу Каплюшка, пленил Рогволода, и жену его, и сынов его, и дочь. Пленив, собрал в одной палате всех, приказав Владимиру на глазах родителей и братьев взять Рогнеду себе в жёны.

Был Владимир юн, и девственная суть не позволяла превратиться в скота либо кобеля, приглядно совершающих великое таинство. Даже дикие звери блюдут эту тайну, олени и лоси ищут уединения, конь далеко от табуна отгоняет кобылицу… А тут!.. Родной дядя приглазно, среди одуревших от крови воинов, на виду отца и матери, приказывает посягнуть на дочь их. Может ли выдержать такое душа человеческая и не погибнуть? Не может! Господь тому свидетель! Ибо сказано: не прелюбодействуй. Но что до того Добрыне, какая там ещё душа?! И растоптал, вынул прочь душу у родного племянника великий грешник дядя. На нём грех. И не простится ему такое никогда.

Владимир взял Рогнеду посягом¹⁵⁸.

И вот оно, Рогнедино сельцо, и всё помнит Русь, и сказывает неторопливо древний старец путникам предание изустное, а Венец данным ему от Бога даром возвращает вживе старое время. Более века минуло с тех самых пор, но живо и здраво то ушедшее в русском слове.

– Были у Гориславы от Владимира два сына: Ярослав с Мстиславом – Гориславличи, – рассказывает старец.

– А Изяслав?..

– Изяслав, он ещё от Рогнеды рождён. Горислава, вот она, – повел старче рукою по-над речкой, – с рекой утекла. Грех забыть – что волос остричь. Понови отрастет, – сказал вдруг, имея в виду, конечно же, Владимира Святославича.

Игорь и Венец переглянулись – такая она, память на Руси.

И шли дальше на север незнаемыми путями, не ведая, что засланы к ним гонцы, дабы предстать им пред очи великого князя в Киеве. Обласканными быть и наряженными на ещё больший труд, чем чается им. Опередили путников княжьи посланцы, ожидая их в Суздале.

Но был всё ещё долог их путь. Русь не грозилась путникам кулаком, но раскрывала перед ними широкую длань, гостеприимную, хлебосольную, мирную. Куда бы ни приходили, в скиток ли, в малую захоронку, сельцо либо городец, везде встречало доброе слово, везде находился и хлеб, и снедь, и место для постоя, и корм для коней. Не за какую-либо плату принимали их, но во славу божью, за добро, за то, что придёт время, и тебе самому надобно будет кормить и привечать гостей, давая им не просто место для ночлега, но и место в своей душе.

Такой являлась Игорю в том походе тишайшая Русь. Но всё она знала, о всём ведала, и казалось порою, что весь этот мирный люд, живущий на громадных просторах, знает друг друга лично, общаясь меж собою совсем так же, как с живущими рядом, в одном уселье, и каждый другому, пусть очень далёкая, но все-таки родова.

И приходящий с миром на Русь из чуждых пределов человек равно принимается ею с великим добром.