Въ польскихъ мстечкахъ и городкахъ, расположенныхъ аа территоріи Россіи, подозрніе въ шпіонаж но большей части падало ыа еврейское населеніе, считавшееся боле податливымъ на подкупъ деньгами и другія мры непріятельскаго воздйствія.
Правильно или неправильно было ото предположеніе — въ атогь вопросъ я не вхожу, но общеизвстно, что въ Россіи еврейское населеніе не пользовалось, въ извстныхъ кругахъ, симпатіями, и къ нему готовы были предъявлять всякія обвиненія до самыхъ причудливыхъ включительно. На предположеніи о нелояльности этой части населенія Россіи стали играть нкоторые недобросовстные агенты полиціи и контръ-развдки, видвшіе въ раскрытіи возможно большаго числа всякаго рода шпіонскихъ организаціи способъ проявить свое служебное рвеніе, и тмъ выдвинуться по своей спеціальности. Война создавала для этого крайне благопріятную обстановку, ибо, рядомъ съ напрасными жертвами контръ-развдки, несомннно существовали и дйствовали преступныя организаціи, требовавшіе безпощадной съ ними борьбы и уничтоженія. — Времени разобраться было немного, шпіонскія организаціи были многочисленны и потому у низшихъ агентовъ образовалась тенденція обвинять въ предательств огуломъ ту или другую частъ населенія, пли категорію людей, вмсто розыска дйствительно виновныхъ отдльныхъ лицъ.
Ясно, что легче было подвести подъ подозрніе все инородческое населеніе: евреевъ, нмцевъ, поляковъ или другія народности, нмъ выдвигать противъ того или другого
Гъ началомъ нашихъ военныхъ неудачъ, подозрительность естественно увеличилась и захватила все большій и большій круга,
людей. Нкоторые на этоіі подозрительности строили свою служебную карьеру, и я самъ знавалъ одного очень крупнаго начальника, который, въ періодъ отступленія русскихъ войскъ изъ Галичины и Польши, хвастался говоря:
«Всякаго «нородца, котораго я встрчаю съ лицомъ, обращеннымъ къ противнику, я разсматриваю, какъ предателя Россіи!..»
Особенно прославился своею жестокостью къ инородцамъ начальникъ штаба Свернаго фронта ген. Бончъ-Бруевичъ. Когда мн пришлось занять этотъ же постъ посл него, то первыя недли едва ли не половину времени мн потребовалось употребить для разбора всякаго рода жалобъ на его дятельность. Этотъ Бончъ-Бруе-вичъ слылъ за анти-праваго, а его братъ — былъ извстнымъ большевикомъ, игравшимъ въ начал революціи большую роль. Впослдствіи и правый Бончъ-Бруевичъ оказался на служб большевиковъ. — Недаромъ про него ходилъ пророческій разсказъ, что во время маневровъ его суетливый начальникъ, терявшій быстро голову кричалъ: Скачите Бончъ — направо, Бруевичъ — налво! - Такой способъ двойного охвата всего обширнаго діапазона политическихъ партій, генералъ Бончъ-Бруевичъ и провелъ полностью въ своей дальнйшей служебной карьер, пользуясь позиціей, занятой его братомъ большевикомъ.
Разумется Ставка должна была дать въ вопрос объ отношеніи къ инородцамъ соотвтственную директиву, и обязанность эта лежала на начальник штаба Верховнаго, въ распоряженіи котораго имлась гражданская канцелярія для всхъ длъ по части управленія населеніемъ, проживавшимъ на территоріи военныхъ дйствій. Но къ сожалнію здсь то именно и проявился мало-уравновшенный характеръ начальника штаба Верховнаго, человка мало опьітнато н не вдавшаго, что неправильно, хотя и слегка только нажатая сверху кнопка отражается внизу всегда чрезвычайно болзненными явленіями. Несомннно, что онъ «горлъ» праведной ненавистью ко всякой возможности предательства и шпіонажа. Но отъ этого «горнія», вслствіе его неуравновшенной системы управленія, къ сожалнію много страдали не только отдльныя лица, но н цлыя группы населенія.
Недовріе обуяло въ этотъ періодъ времени русскую армію не только въ отношеніи мирнаго населенія. Оно распространилось также частично на офицерскій составъ.
Печальный образецъ представляетъ собою, напримръ, дло бывшаго подполковника Мясодова, преступленіе котораго такъ и осталось не достаточно доказаннымъ.
Въ дневник одного изъ чиновъ штаба генерала Алексева*) имется по поводу этого дла слдующій абзацъ:
«Нустовонтеяко (ближайшій сотрудникъ генерала Алексева) говоритъ, что, когда онъ прибылъ съ Алексевымъ па С.-З. фронтъ, въ развдывательномъ отдленіи штаба уже служилъ и работалъ прапорщикъ Владиміръ Григорьевичъ Орловъ, призванный изъ слдователей по особо важнымъ дламъ округа Варшавской судебной палаты. Онъ тогда же потребовалъ у него докладъ по длу шпіона Иясодова и, якобы, оказалось, что во всемъ обширномъ дл не было ни одного документа, объективно доказывающаго виновность повшеннаго. Все инкриминируемое Мясодову было таково, что никоимъ образомъ не доказывало чего нибудь неопровержимаго»...
Подобныя же сужденія приходилось встрчать въ воспоминаніяхъ и другихъ лицъ.