Неужели запреты и преграды существуют лишь в напутанном воображении европейцев? Пожалуй, слухи о них защищали страну от назойливых визитеров надежнее, чем наглухо закрытые границы…
Советского ученого пожелал увидеть и тепло принял сам регент — рас Тафари, будущий император Хайле Селассие. Николай Иванович подарил ему карту земледелия СССР, только что составленную молодым Институтом прикладной ботаники, и свою книгу о центрах происхождения культурных растений — на английском языке.
Рас поблагодарил, пообещал выдать открытый лист для свободного путешествия по всей стране, но выразил удивление: что привело ученого гостя в такую нищую страну, как Абиссиния?
— Пшеницы у нас бедные, плохие, — сокрушенно покачал он головой, — не то что в Америке. Вот мне подарили несколько колосков американской пшеницы, сейчас я вам покажу. Полюбуйтесь.
Рас вышел в соседнюю комнату и тут же вернулся, неся в руках несколько… початков кукурузы.
Открытого листа пришлось подождать. Видимо, чиновники были везде одинаковы — что в цивилизованных странах, что в пока отсталых. Они не спешили. Но Вавилов не терял времени зря, он проводил целые дни на базаре, закупая все новые редкостные образцы местных растений, и поскорее отправлял их в Ленинград. Базар здесь вполне заменял сельскохозяйственную выставку, на нем были представлены растения всех районов страны.
А вечерами молчаливые посланцы провожали его во дворец, где Николай Иванович рассказывал расу Тафари о Советской стране и Октябрьской революции. Он говорил по-французски, переводчик был не нужен. Всемогущий регент слушал Вавилова, приоткрыв, как ребенок, рот, точно волшебную сказку. Особенно его почему-то заинтересовали подробности краха Российской империи, отречения и ареста Николая II. Об этом Николаю Ивановичу пришлось рассказывать дважды, а рас задавал все новые и новые вопросы, время от времени приговаривая: «Ишши, ишши! Хорошо, хорошо!»
(Интересно, вспоминал ли император Хайле Селассие эб этом давнем разговоре, когда его самого постигла участь Николая II — и он тоже оказался свергнут? Любопытство его, пожалуй, было пророческим…)
Через десять дней в руках у Вавилова был открытый лист, украшенный пышным гербом с изображением льва, к зависти американской зоологической экспедиции, ожидавшей такого же документа уже пятую неделю. Ученый из Страны Советов торжественно провозглашался гостем Эфиопии, и всем местным властям предписывалось оказывать ему полное содействие, обеспечивать патронами и продовольствием, беспрепятственно пропускать всюду.
Правда, кто-то вскоре пустил зловредный слушок, будто у чужеземца дурной глаз. От Вавилова стали прятать зерно на базаре, чтобы не сглазил. Николай Иванович не растерялся. Сам он на базар перестал ходить, посылая вместо себя верных людей, дружбой которых уже успел заручиться. Они же ездили для него и в окрестные селения — к родственникам и возвращались с туго набитыми мешками и пакетами, только успевай разбирать.
Но зато сразу советским ученым заинтересовались дипломатические представители разных стран. Его навестил французский посол, пригласил на обед японский. Николая Ивановича жаждал видеть посол Греции.
Это порядком надоело Вавилову. «Нервы мои уже вышли из равновесия, — записывал он в дневнике. — Кругом появилась тьма типов, которые устраивают всякие пакости».
Николай Иванович торопился отправиться в путь, чтобы не упустить созревания и уборки хлебов — золотой поры для сбора образцов. Однако предстояло тщательно снарядить караван, запастись продовольствием, нанять охрану, вооружить ее — не только на случай нападения разбойников, но и для защиты от крокодилов при переправах через Нил и его притоки, как посоветовали путешественнику опытные люди.
Надо было запастись и местной валютой. Главной валютой служила соль. Но ведь ее много с собой не возьмешь. А из денег в стране имели хождение лишь австрийские талеры чеканки 1780 года с изображением надменной императрицы Марии-Луизы. Они были подозрительно новенькими. Оказалось, их чеканят и поныне, ставя на талерах давно минувший год, иначе монеты посчитают фальшивыми…
И календарь здесь был какой-то странный. По причинам, в которых Николай Иванович так и не смог толком разобраться, он почему-то отставал от общепринятого в большинстве стран мира на семь лет и восемь месяцев. Так что по местному календарю в Эфиопии был не 1927 год, а только 1920-й. Забавно и, пожалуй, даже удобно — хотя бы на время путешествия помолодеть: скинуть семь лет. Но на самом деле Эфиопия отставала от европейских стран гораздо больше — на столетия.
Николай Иванович с полным правом мог уже считать себя достаточно опытным путешественником. Но в каждой стране свои обычаи, и поначалу он все же допустил две ошибки.
Обычно все сопровождающие караван, кроме старшего переводчика, идут пешком. Вавилов пожалел своих спутников и для каждого приобрел по мулу, чтобы они могли и сами ехать, и везти свой нехитрый скарб.