П
ока дикари огурча метали стрелы в небесного дракона, в просвещенном Пергаме тоже немало людей в страхе искали убежище от тьмы небесной, призывая Гелиоса перестать скрываться за Селеной. Затмение никого не оставило равнодушным и в других местах. Юный тохарский царь посчитал доминирование луны добрым знаком. По какими-то своим внутренним соображениям чудом выживший после отравления китайский посол с ним согласился. А вот безжалостный сатрап Маргианы, как и новый правитель Парфии, только что подавивший бунт, – дурным предзнаменованием. Нубийский пират просто-напросто его пропустил, отсыпаясь перед ночной операцией в объятиях очередной подружки. Томящийся в подземелье сирийский царь посчитал наступившую темноту черной тучей, перекрывшей на время маленькое отверстие в крыше его темницы. А сарматская воительница вообще ни с кем не делилась своими мыслями – быть может, только с Опией, часто являющейся дочери, чтобы дать совет. В китайской империи Хань была уже ночь, а на Вечный город обрушилась столь страшная гроза, что затмения попросту никто и не заметил. Но, так или иначе, пришло время перемен.Собравшиеся на вилле римского наместника по особому поводу гости не остались в стороне от обсуждения затмения.
– Не к добру… – замечает Эвергет, из-под ладони щурясь на тонкий золотой обод, пробивающийся из-за темного пятна луны.
Антиох молча бросает на понтийского царя ненавидящий взгляд.
– По армянским поверьям, где-то на краю земли солнце глотает огромный дракон Вишапа… – задумчиво отвечает Артавазд.
– Друзья мои! Ромул, основатель Рима, был зачат в первый год второй олимпиады, в третьем часу, в миг полного затмения солнца… – наставительно поднимает указательный палец Сулла и, дождавшись дневного света, подходит к большому столу, на котором, повторяя очертания государств, разбросаны песок, камни, веточки пиний и макеты городов. За римлянином к импровизированной карте следуют Артавазд, Эвергет и Антиох. Сегодня важный день для Рима. Сулла должен окончательно убедить союзников объявить войну Парфии. Поэтому он и не пригласил Клеопатру, вернее, сделал так, чтобы она отсутствовала и не могла помешать нужному для наместника решению. К тому же, уже выяснил для себя римлянин, в отсутствие жены Антиох становится более воинственным. Остается только немного подтолкнуть. И затмение, как божественный знак, здесь весьма кстати. «Так что это послание богов! – продолжает Сулла, поднимая вырезанную из камня башню. – А раз послание богов, атаковать надо “дом богов”!»
– Хатра? – восклицает Антиох. – Но она неприступна!
– А когда-то она принадлежала твоим предкам… – с издевкой вмешивается Эвергет. – Как же Селевкиды умудрились потерять неприступный город?
– Ты говоришь так, словно это вина Антиоха! – горячо заступается за друга армянский царь. – Хатру возможно взять, отрезав ее от провианта!
– По сведениям лазутчиков, юный Фраат не в состоянии до конца уладить грызню кланов – погибли сотни, если не тысячи, гарнизон Хатры сильно поредел. – Сулла бросает башню из камня на пол. – Падение Парфии – дело времени, и наша цель – его приблизить…
– Да! И вчера в Пергам пришло то, что обеспечит нам победу! – с гордостью произносит Антиох.
– Новый царь Сирии? – скалит зубы Эвергет, и только невероятная реакция, которой славится понтийский царь, спасает его голову от мраморной Нисы, которую, схватив со стола, разъяренный Антиох швыряет в насмешника.
Эвергет, явно не ожидавший такого поступка от Селевкида, выхватывает меч и прыгает в сторону Антиоха – грек, нисколько не устрашенный, отвечает тем же. И если бы не Сулла, Клеопатра вполне могла бы недосчитаться одного из своих мужчин. С невозмутимым лицом Сулла становится между поединщиками. Ни один мускул не дрогнул на его грубом лице.
– Эвергет, царь Понта, ты не прав… – убирает он пальцем меч Эвергета, оказавшийся у самой груди. – За сегодня ты более десяти раз подначил владетеля Селевкии. Зачем? Мы же стараемся добиться одной и той же цели! – рассудительность и хладнокровие наместника остужают пыл соперников.
– Воинов перед сражением заводят. Не так ли? – все еще пытается хорохориться Эвергет, однако убирает меч в ножны.
– Пойдем, Эвергет. Может, сам заведешься! – пунцовый от волнения грек также прячет оружие: сегодня он наконец бросил вызов ненавистному понтийцу и не отступил.
Артавазд едва заметным кивком поздравляет друга с победой.
В просторном помещении на месте топчутся около сотни слонов. Тут же снуют погонщики, раскладывая рядом массивные панцири, другие привозят и привозят бесчисленное количество овощей или выгребают горы конского помета наружу, иначе через пару дней загон будет погребен под слоем навоза. Антиох восторженно ходит вокруг гигантов, с удовольствием замечая удивление на лицах Суллы и Эвергета. Артавазд спокоен – армянин был в курсе появления слонов.
– Знаю, римляне к слонам относятся трепетно… – хлопает слона по боку Антиох. – Я бы взял смелость сказать, что боятся…
Сулла снисходительно ухмыляется. Теперь он спокоен – войне быть, а стало быть, пусть мальчишка сегодня почувствует себя героем.