Великолепная Софи

– Как и все англичане, – ответила ей маркиза. – И ни один из них не может правильно произнести его имя. В Мадриде, когда там стояла английская армия, все офицеры уверяли меня, будто очень любят Сервантеса, хотя чаще всего это было ложью. Но у нас ведь есть еще Кеведо[66], Эспинель[67] и Монтельбан, не говоря уже о многих других. Да и в поэзии…

– El Fenix de Espana[68], – перебил ее мистер Фэнхоуп, внезапно вступив в разговор.

Маркиза с одобрением взглянула на него.

– Именно так. Вы знакомы с произведениями Лопе де Веги? Софи, – сказала она, переходя на родной язык, – этот молодой человек с лицом ангела, оказывается, умеет читать по-испански!

– Не очень хорошо, – ответил мистер Фэнхоуп, которого ничуть не впечатлило столь изящное описание его внешности.

– Мы будем говорить вместе, – заявила маркиза.

– Ни в коем случае, – решительно возразила Софи. – По крайней мере, если вы намерены перейти на испанский.

К счастью для всех присутствующих, в эту минуту в комнату вошел Гастон и объявил, что в столовой поданы легкие закуски и прохладительные напитки. Вскоре выяснилось, что, какой бы ленивой хозяйкой ни была маркиза, ее мажордом ничего не оставлял на волю случая. Гостей ждали многочисленные разнообразные блюда иностранной кухни, гарнированные мясным и рыбным бульонами, поданные с нежнейшими соусами и несколькими видами легкого вина. Конфитюр, трюфели, сливки, сбитые с вином и сахаром, фруктовый мармелад и сливки для кофе с тертым миндалем завершали этот лукуллов пир[69], который маркиза скромно назвала «легким полдником». Судя по тому, что мисс Рекстон едва прикоснулась к некоторым из предложенных яств, она сочла подобное роскошество вульгарным; а вот Хьюберт, наевшись до отвала, решил, что маркиза, в конце концов, – совсем неплохая тетушка. А когда он увидел, сколько сливок, итальянских галет и «пьяной вишни»[70] съела она сама, причем так легко и словно небрежно, то стал смотреть на нее с уважением, к которому примешивался благоговейный трепет.

Когда трапеза завершилась, Гастон склонился к уху своей хозяйки и напомнил ей о том, что ведущая в лес калитка осталась открытой. Она сказала:

– Ах да! Весенний лес с колокольчиками! Просто прелесть! Наверное, молодые люди пожелают прогуляться по нему, а мы с вами, senora, немного отдохнем.

Леди Омберсли никогда бы не пришло в голову предложить кому-либо из своих гостей отдохнуть после обеда, но поскольку она сама днем непременно ложилась вздремнуть, то не нашла недостатков в такой программе и вместе с маркизой удалилась в гостиную. Поначалу она попыталась было вовлечь маркизу в разговор о своем брате, но без особого успеха. Маркиза сказала:

– Вдовой быть скучно. К тому же я предпочитаю Англию, а не Испанию, поскольку сейчас в моей стране царит нищета. Но стать madrusta[71] для Софи – нет, тысячу раз нет!

– Мы все очень любим мою дорогую племянницу, – ощетинившись, заявила леди Омберсли.

– Я тоже, но она чересчур утомительна. Никогда нельзя угадать, что она сделает в следующую минуту, или, не дай Бог, заставит сделать вас, хотя вам совсем этого не хочется.

Леди Омберсли вдруг поняла, что не может удержаться от небольшого ехидства.

– Моя дорогая сударыня, я совершенно уверена в том, что моя племянница ни за что не сможет убедить вас сделать то, что вам решительно не по нраву!

– Увы! – просто ответила маркиза. – Это лишь со всей очевидностью доказывает, что вы плохо знаете Софи. Сопротивляться ей – занятие еще более утомительное!

Тем временем предмет их спора прилаживал цветок в петлицу Хьюберта, стоя в саду. Мистер Ривенхолл отправился прогуляться к конюшням, а четверо остальных разбрелись в разные стороны, гуляя по обсаженным кустами аллеям. Мистера Фэнхоупа посетило вдохновение, навеянное, по его уверениям, пребыванием Сесилии в весеннем лесу. Пока что он сподобился сочинить лишь одну строку своей будущей поэмы, но она, как он полагал, выглядит очень многообещающе.

– Средь колокольчиков моя Сесилия ступает, – пробормотал он.

– Поистине буколическое[72] начало! – заметила мисс Рекстон.