Великолепная Софи

Вернувшись на Беркли-сквер, она обнаружила, что в доме витает тревога и отчаяние. Лорд Омберсли, которому супруга рассказала о давешнем заявлении Сесилии, впал в ярость от подобной безответственной глупости, неблагодарности и эгоизма собственных дочерей, а тут еще Хьюберт и Теодор выбрали этот крайне неподходящий момент для того, чтобы позволить Жако удрать из классной комнаты. Итак, вернувшуюся Софи встретили домочадцы, пребывающие в разной степени отчаяния и не замедлившие излить ей свои скорби и горести. Сесилия, потрясенная разговором с отцом, пожелала немедленно остаться с ней наедине в своей спальне; мисс Аддербери спешила уверить, будто неоднократно предупреждала мистера Хьюберта о том, что он не должен дразнить обезьянку, а Теодор твердил всем и каждому, что в случившемся виноват только и исключительно Хьюберт. Тот же требовал, чтобы Софи помогла ему поймать несчастную зверушку прежде, чем слух о ее побеге достигнет ушей Чарльза. А Дассет, неодобрительно отметив энтузиазм, с каким оба лакея приняли участие в охоте, разразился исполненным ледяной вежливости монологом, суть которого сводилась к следующему: он не привык, что дикие животные чувствуют себя как дома в особняке благородного джентльмена, и не намерен этого терпеть. Поскольку его спич содержал угрозу немедленно поставить в известность о случившемся его светлость, Софи решила, что должна первым делом успокоить нервы Дассета, так как уже не меньше полудюжины домочадцев сообщили ей, что лорд Омберсли пребывает в ужасном расположении духа. Поэтому она сказала Сесилии, что вскоре заглянет к ней, и заставила смягчиться дворецкого, заявив, что не нуждается в услугах лакеев. Сесилия, которой помимо унизительной беседы с отцом довелось пережить несколько неприятных минут со своим старшим братом, а потом еще и выдержать полчаса наедине с леди Омберсли, была не в настроении забавляться с обезьянками и с надрывом заявила, что Жако для Софи важнее, чем она. Селина, от всей души наслаждавшаяся драматической атмосферой нависшего над домом рока, прошипела:

– Тише! Чарльз в библиотеке!

Сесилия отрезала, что ей нет дела до того, где он находится, и убежала на второй этаж в свою комнату.

– Подумать только, какой шум поднялся из‑за пустяка! – с изумлением заметила Софи.

Ее голос, проникнув сквозь запертую дверь библиотеки, достиг ушей Тины, которая на время ее отсутствия почтила своей привязанностью мистера Ривенхолла. Левретка немедленно потребовала, чтобы ей дали возможность воссоединиться со своей хозяйкой, и благодаря ее настойчивости на сцене появился сам мистер Ривенхолл, которому пришлось отворить для собачки дверь. Заметив, что почти все его семейство собралось в холле, он холодно пожелал узнать причину этого. Но тут с нижнего этажа донесся встревоженный вскрик Амабель, и оттуда, словно вырвавшийся из ада демон, в холл влетел Жако, при виде Тины разразился жалобными криками и по оконным занавескам вскарабкался на карниз, оказавшись вне пределов досягаемости кого бы то ни было. По лестнице взбежала Амабель, за которой по пятам неслась экономка, обратившаяся к мистеру Ривенхоллу со страстной протестующей речью. По ее словам, треклятая обезьяна уничтожила одно из лучших кухонных полотенец и рассыпала по полу полную миску изюма.

– Если это чертово животное не желает никого слушаться, – заявил мистер Ривенхолл, не делая попытки извиниться за неподобающий лексикон, – то от него следует избавиться!

Теодор, Гертруда и Амабель моментально обрушились с обвинениями на Хьюберта, который, по их словам, злонамеренно дразнил Жако. Хьюберт, почувствовав, что дело запахло жареным, а также опасаясь показывать присутствующим разорванный карман сюртука, спрятался за их спинами, тогда как мистер Ривенхолл, с отвращением оглядев младших братьев и сестер, подошел к окну, вытянул руку и спокойно произнес:

– Слезай!