Читаем Венедикт Ерофеев «Москва – Петушки», или The rest is silence полностью

Русский народ все-таки большая идея, ковер-самолет, на котором не один писатель или читатель совершит свое заоблачное путешествие.

Лев Шестов

Войдя в вагон, «воскреснувший» герой попадает в гущу народа. Пользуясь газетно-пропагандными штампами, В. Е. начинает характеристику толпы с противопоставления. «Там» – «девальвация», «безработица», «пауперизм», «мир чистогана», «глубоко спрятанные, притаившиеся, хищные и перепуганные глаза» (133). Исчерпывающая оценка сущности западного мира: «…все продается и покупается» – прочно вошла в советскую пропаганду и сатирическую литературу: «При этом сообщении глаза стариков блеснули. Им уже много лет хотелось покупать и продавать»[60].

Расправившись с желтым дьяволом и его служителями, В. Е. приступает к описанию свободных граждан страны победившего социализма:

Зато у моего народа – какие глаза! Они постоянно навыкате, но – никакого напряжения в них. Полное отсутствие всякого смысла – но зато какая мощь! (Какая духовная мощь!) Эти глаза не продадут. Ничего не продадут и ничего не купят. Что бы ни случилось с моей страной, во дни сомнений, во дни тягостных раздумий, в годину любых испытаний и бедствий – эти глаза не сморгнут (133).

Сарказм этого описания относится к волшебному «ковру» И. С. Тургенева:

Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины – ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый, свободный русский язык! Не будь тебя – как не впасть в отчаяние при виде того, что свершается дома? Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу![61]

Описание В. Е. включает («година любых испытаний и бедствий») библейскую реминисценцию: «И как ты сохранил слово терпения Моего, то и Я сохраню тебя от годины искушения, которая придет на Вселенную, чтобы испытать живущих на земле» (Откр. 3: 19). Та же формулировка встречается, впрочем, в патетическом языке советских газет, удивительно часто пользующихся, сознательно или нет, библейской лексикой. Веничкино объяснение в любви кончается словами: «Им все божья роса…» (133). Она восходит, по всей вероятности, к библейскому рассказу о благословении Исааком Иакова, обманувшего слепого отца. Думая, что перед ним старший сын, охотник Исав, невидящий старец произносит слова: «Да даст тебе Бог от росы небесной…» (Быт. 27: 28). Сопоставление с Библией вызывает подозрение в подмене: тот ли народ, о котором думал Тургенев, едет в Петушки? Страх охватывает Веничку при виде вагонной публики. Ассоциация его обращается к трагедии «смутного времени»:

Плохо только вот что: вдруг да они заметили, что я сейчас там на площадке выделывал?.. Кувыркался из угла в угол, как великий трагик Федор Шаляпин, с рукою на горле, как будто меня что душило? (133)

Известно, что Шаляпин был исполнителем роли Бориса Годунова в опере Мусоргского. Имеются в виду слова из арии царя: «И душит что-то… (глухо) Душит…». Об исполнении Шаляпиным читаем в воспоминаниях его дочери:

Как затравленный зверь мечется Борис по сцене, ползая на коленях, сжимая в ужасном жесте руки, защищаясь, бросается в угол: «Ой, тяжело, дай дух переведу…»[62].

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Расшифрованный Булгаков. Тайны «Мастера и Маргариты»
Расшифрованный Булгаков. Тайны «Мастера и Маргариты»

Когда казнили Иешуа Га-Ноцри в романе Булгакова? А когда происходит действие московских сцен «Мастера и Маргариты»? Оказывается, все расписано писателем до года, дня и часа. Прототипом каких героев романа послужили Ленин, Сталин, Бухарин? Кто из современных Булгакову писателей запечатлен на страницах романа, и как отражены в тексте факты булгаковской биографии Понтия Пилата? Как преломилась в романе история раннего христианства и масонства? Почему погиб Михаил Александрович Берлиоз? Как отразились в структуре романа идеи русских религиозных философов начала XX века? И наконец, как воздействует на нас заключенная в произведении магия цифр?Ответы на эти и другие вопросы читатель найдет в новой книге известного исследователя творчества Михаила Булгакова, доктора филологических наук Бориса Соколова.

Борис Вадимосич Соколов

Критика / Литературоведение / Образование и наука / Документальное