Венедикт Ерофеев «Москва – Петушки», или The rest is silence

Романтический идеал судей: библейский братоубийца и мятежный король Сицилии – байроновские персонажи. Рабочих тревожит, что человек, воплощающий и совмещающий эти образы, «лучше» их, потому что чист и невинен, как «лилия». В вероятности быть убитыми или угнетенными – их возможная вина. В этой извращенной логике проступает полное отсутствие этики и морали. Отсюда – гротескный, «раблезианский», крайне плотский повод к обвинению: «До ветру ты не ходишь – вот что» (26).

Неисправимый Веничка, воспитанный на идеалах русской литературы, никак не может с ними расстаться:

В этом мире есть такие вещи… есть такие сферы… нельзя же так просто: встать и пойти. Потому что самоограничение, что ли?.. Есть такая заповеданность стыда, со времен Ивана Тургенева… и потом – клятва на Воробьевых горах… (135).

Но судей не трогает ни тургеневское целомудрие, ни детский энтузиазм Герцена и Огарева: «Говори, да не заговаривайся, сами читали» (135). Образованные пролетарии пользуются словами, не сознавая значения произносимого: «Как ты поселился к нам – ты каждый день это утверждаешь. Не словом, но делом. Даже не делом, но отсутствием этого дела. Ты негативно это утверждаешь» (135). Негативное утверждение – доведенная до гротеска травести закона диалектики по Гегелю, «отрицания отрицания» («Negation der Negation»). «Слово» и «дело» восходят в «Москве – Петушках» к фаустовскому монологу, предшествовавшему явлению Мефистофеля:

«В начале было Слово». С первых строкЗагадка. Так ли понял я намек?

Ведь я высоко так не ставлю слова,Чтоб думать, что оно всему основа.«В начале Мысль была». Вот перевод.Он ближе этот стих передает.Подумаю, однако, чтобы сразуНе погубить работы первой фразой.Могла ли мысль в творенье жизнь вдохнуть?

«Была в начале Сила». Вот в чем суть.Но после небольшого колебаньяЯ отклоняю это толкованье.Я был опять, как вижу, с толку сбит;«В начале было Дело» – стих гласит[71].

Фауст сомневается при переводе греческого слова «логос», включающего все перебранные им значения. В момент, когда он выбирает низшее в духовной иерархии – ум естественника преобладает над мистической абстракцией, – Мефистофель чувствует: пора! «Дела» ждут от Венички и его «судьи». Приговор призван повторить евангельское чудо в его алкогольной трансформации:

– …ты лучше вот что скажи: ты пиво сегодня пил?

– Пил.

– Сколько кружек?

– Две больших и одну маленькую.

– Ну так вставай и иди. Чтобы мы все видели, что ты пошел. Не унижай нас и не мучь. Вставай и иди (135–136).

_______________

И смеялись над Ним. Но Он, выслав всех, берет с собой отца и мать девицы и бывших с Ним и входит туда, где девица лежала.

И взяв девицу за руку, говорит ей «талифа-куми», что значит: «девица, тебе говорю, встань».

И девица тотчас встала и начала ходить, ибо была лет двенадцати. Видевшие пришли в великое удивление.

Мк. 5: 40–42

«Девица» – Веничка Ерофеев, не выдержав напора, встает с общежитской койки и «воскресает» к небытию: «Ну что ж. Я встал и пошел. Не для того, чтобы облегчить себя. Для того, чтобы их облегчить» (136). И видевшие, не приходя в великое изумление, испытали удовлетворение.

«Я есмь воскресение и жизнь», – сказал Иисус Христос перед воскрешением Лазаря. Место его в советской действительности занято самозванцами. Евангельские события, искаженные и перевернутые от вознесения к распятию, суду, приговору, воскресению, отражают господствующую реальность: произвол и безапелляционное господство черни над духовной личностью.

Веничка Ерофеев – бригадир

Так вам и надо за тройную ложь:Свободы, равенства и братства.Марина Цветаева