Читаем Венедикт Ерофеев «Москва – Петушки», или The rest is silence полностью

В пушкинской трагедии, послужившей Мусоргскому основой оперного либретто, народ, толпа – одно из главных действующих лиц. Но вспомнив целый ряд сцен: избрание Бориса царем в Новодевичьем монастыре; бунт на Лобном месте; убийство царевича и царицы в Кремле, – можно увериться, что не «ковер-самолет» уносил воображение поэта при написании этих картин. Народ – безмолвный, переменчивый, жестокий и бездумный свидетель и соучастник злодейств, бросается к любому темному самозванцу, берущему в свои руки власть, коверкающему судьбы людей и государства. Самозванство – одна из решающих проблем в жизни Венички Ерофеева, в этом нам еще предстоит убедиться. Чувство страха и незащищенности недаром подвело его к трагедии Годунова: «И рад бежать, да некуда… ужасно!» – произносит несчастный царь[63]. Так и герою «Москвы – Петушков», убивающему самого себя,

некуда скрыться от этой толпы, некуда бежать от Курского вокзала, от поезда, катящего в Петушки, от судьбы и гибели. То, что на фоне толпы он – «мавр», «африканская редкость», вряд ли требует дополнительных доказательств.

Веничка Ерофеев и «венцы творения»

Уединение – лучший страж души. Я хочу сказать – ее Ангел Хранитель.

________________

Все мне чуждо, какой-то странной, на роду написанной отчужденностью.

В. В. Розанов

Придя в себя от первого впечатления, герой начинает различать в толпе отдельных личностей:

Вон – справа, у окошка – сидят двое. Один такой тупой-тупой и в телогрейке. А другой такой умный-умный и в коверкотовом пальто. И пожалуйста – никого не стыдятся. Наливают и пьют… Не выбегают в тамбур, не заламывают рук. Тупой-тупой выпьет и говорит: «А! Хорошо пошла, курва!», а умный-умный выпьет и говорит: «Транс-цен-ден-тально!» И таким праздничным голосом! Тупой-тупой закусывает и говорит: «Закуска у нас сегодня – блеск! Закуска типа „я вас умоляю“!» А умный-умный жует и говорит: «Да-а-а… Транс-цен-ден-тально!..» (133).

«Тупой-тупой» вполне мог бы быть посетителем ресторана, откуда Веничку вышвырнули: смесь презренного интереса к закуске и романтическим сентиментальным штампам. Скрывать ему нечего и впадать в театральные подражания не от чего. Характеристика второго «умный-умный» выказывает признание. Выбор слова «трансцендентально» говорит о том, что перед нами человек интеллигентный, духовная личность. Поражает героя открытая пошлость одного и спокойный рационализм другого. «Венцами творения» называет он счастливых собеседников, чтобы обозначить несоответствие их формы существования его миру и представлениям. «Венец творения» – женщина, Дездемона:

Венец творенья, ангел, совершенство,Не описать ни кистью, ни пером[64].(Акт 2, сцена 1)

Александр Блок в статье «Тайный смысл трагедии Отелло» писал о космологическом значении этого образа в мировой трагедии:

…Поэтому не добродетель, не чистота, не девичья прелесть Дездемоны отличают ее от окружающих; ее отличает, прежде всего, то необыкновенное сияние, которым она озарила и своего жениха. Я отказываюсь поэтому говорить о добродетелях, которыми обладает Дездемона; она – сама добродетель, она и есть та несказанная сущность, которая снизошла на мавра. Дездемона – это гармония, Дездемона – это душа, а душа не может не спасать хаоса[65].

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Расшифрованный Булгаков. Тайны «Мастера и Маргариты»
Расшифрованный Булгаков. Тайны «Мастера и Маргариты»

Когда казнили Иешуа Га-Ноцри в романе Булгакова? А когда происходит действие московских сцен «Мастера и Маргариты»? Оказывается, все расписано писателем до года, дня и часа. Прототипом каких героев романа послужили Ленин, Сталин, Бухарин? Кто из современных Булгакову писателей запечатлен на страницах романа, и как отражены в тексте факты булгаковской биографии Понтия Пилата? Как преломилась в романе история раннего христианства и масонства? Почему погиб Михаил Александрович Берлиоз? Как отразились в структуре романа идеи русских религиозных философов начала XX века? И наконец, как воздействует на нас заключенная в произведении магия цифр?Ответы на эти и другие вопросы читатель найдет в новой книге известного исследователя творчества Михаила Булгакова, доктора филологических наук Бориса Соколова.

Борис Вадимосич Соколов

Критика / Литературоведение / Образование и наука / Документальное