Венедикт Ерофеев «Москва – Петушки», или The rest is silence

Опытный директор Британского музея, «чахнущий» над несметными сокровищами собрания, сразу, подобно Кащею, улавливает чуждый дух: «А он, как будто не расслышал, стал передо мной на карачки и принялся обнюхивать мои носки» (184). Вспомним пушкинское:

Там русский дух,Там Русью пахнет[184].

«Дух» директору не нравится, несмотря на лучшие намерения, в которых изъясняется герой:

Вот те носки, которые я таскал на Родине, те действительно пахли, да. Но я перед отъездом их сменил, потому что в человеке все должно быть прекрасно: и душа, и мысли, и… (184)

________________

В человеке все должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли[185]

.

Фамилия директора Британского музея звучит для героя как Комби Корм. «Комбинированный корм» используется в сельском хозяйстве для кормежки домашних птиц, преимущественно кур, и сокращенно называется именно комбикормом. Великобританский носитель двойной «куриной» фамилии настроен против ангажемента, но «лорды» с присущей англичанам толерантностью готовы дать прибежище редкому экземпляру: «А ты попробуй, Уильям! попробуй, выставь его для обозрения! этот пыльный мудак впишется в любой интерьер!» (184).

Главное же отличие Запада от Сибири не только в отсутствии границ, но и в возможностях проявления личной инициативы или вольного отказа от таковой: «Хочешь ты, например, остановиться в Эболи – пожалуйста, останавливайся в Эболи. Хочешь идти в Каноссу – никто тебе не мешает, иди в Каноссу. Хочешь перейти Рубикон – переходи…» (184). «Христос остановился в Эболи» – автобиографическая в основе книга Карло Леви, итальянского писателя-коммуниста. В ней рассказывается о жизни высланного художника-антифашиста в глухой провинции. Как бы безнадежна и мрачна ни казалась жизнь небольшого городка, условия, в которых находится герой книги, несопоставимы с судьбой открытых сторонников режима на Веничкиной родине. Каносса – символ глубокой вражды, самообуздания, смирения, – знаменитая история конфликта папы Григория VII и германского короля, императора Священной Римской империи Генриха IV (1050–1106). Перейденный Рубикон – судьба Гая Юлия Цезаря, эпизод, изменивший не только его личную судьбу, но и социально-политическое лицо Рима, синоним риска, инициативы, смелости и удачи. Таким образом, речь идет не о физических границах, но о границах выбора личной судьбы: «…там на этот счет совершенно свободно», – объясняет Веничка (184).

Встреча с контролером Семенычем

Человек – это звучит гордо!

М. Горький

Из «заграничных» странствий Веничку возвращает к российской действительности контролер Семеныч.

В земной рай, в Петушки, ездят пьяницы. Соответствующее количество алкоголя обеспечивает проезд. Во времена более жестокие пытавшихся добраться до заветного города «сгоняли в резервации и лупили по головам Ефроном и Брокгаузом» (184).

Упоминание известной энциклопедии призвано, видимо, кратко охарактеризовать тех, из чьих голов выбивались «ненужные» сведения, зачастую в «резервациях»-лагерях. Репрессии против интеллигенции – явление, не прекращающееся со времен установления советской власти и органически ей присущее. Попавшие в исторический переплет дети гибнут, растоптанные слепой толпой, не дотянув до взрослого существования. Намек на реальные события содержат слова: «Однажды, на моих глазах, два маленьких мальчика, поддавшись общей панике, побежали вместе со стадом и были насмерть раздавлены – так и остались лежать в проходе, в посиневших руках сжимая свои билеты…» (184–185). Такие ситуации известны в русской истории, например во время коронации Николая II и похорон Сталина.

Вполне ясно, что, как натура мистическая, Веничка глубоко чужд земной власти и стадным чувствам. Но нынешние времена либеральнее прошедших. Появился новый тип функционера – пьяница Семеныч, отмеривающий стоимость железнодорожного билета количеством алкоголя. Любопытно отметить, что этот представитель власти и законности никогда ничего не слыхал о римском праве. Характеристика Семеныча: редчайший бабник и утопист. Играя на этих двух клавишах, Веничка сочиняет целые симфонии:

1) Я стал рассказывать, и дошел уже до скандальной истории с Лукрецией и Тарквинием… (186)

Вышеупомянутым скандалом, о котором повествует Тит Ливий, был спровоцирован государственный переворот в Древнем Риме. Но как раз в момент, когда последствия насилия «шалопая Тарквиния» должны были стать очевидны, государственному чиновнику Семенычу понадобилось выйти из поезда.