Венера плюс икс. Мечтающие кристаллы

Арманд Блюэтт стоял у окна, высунув из него локоть. Кей видела, что судье неудобно, и у него болят ноги. Садиться, однако, он не хотел. И от окна не отходил. О, нет. Готов, если что, позвать на помощь. Старый рукоблуд теперь ее боялся. Все еще пялился похотливо, облизывался, но боялся. Ну и пусть.

– Оставила бы ты этого уродца в покое, – рыкнул судья. – Все равно ведь помрет.

Кей бросила на него осуждающий взгляд и промолчала. Молчание тянулось долго, и только судья изредка шаркал затекшими ногами. Наконец он пролаял:

– Когда вернется мистер Людойе с кристаллами, мы живо выведем тебя на чистую воду. И не надо мне рассказывать, будто ты сама не знаешь, кто такая.

Девушка вздохнула.

– Конечно, не знаю. И не надо кричать. Из меня нельзя выдавить то, чего нет. Кроме того, этому бедняге плохо.

Гавана снова застонал.

– Что тебе, приятель? Чего ты просишь?

Кей вдруг напряглась. В самой глубине разума она ощутила чье-то присутствие, некую идею, как-то связанную с элегантной, певучей музыкой, с широким, приятным лицом и доброй улыбкой. Как будто кто-то спрашивал ее, и она молча ответила: «Я здесь. Со мной все в порядке… пока».

Кей повернулась к судье проверить, испытал ли он такое же странное ощущение. Блюэтт, похоже, был на взводе. Не убирая локоть с подоконника, нервно чистил ногти о лацкан пиджака.

В окно просунулась рука.

Искалеченная. Рука повертелась по сторонам, как голова на длинной шее водоплавающей птицы, проскользнула над плечом Арманда и растопырила пальцы прямо у него перед носом. Большой и указательный были на месте. От среднего остался обрубок, вместо остальные двух – подушечки рубцов.

Брови Арманда Блюэтта выгнулись над выпученными глазами двумя полукружьями. Глаза и рот округлились до одинаковых размеров. Верхняя губа задралась, чуть не залепив ноздри. Арманд издал слабый звук, напоминающий скрипучую отрыжку, и грохнулся на пол.

Рука исчезла за окном. Снаружи у двери послышались быстрые шаги. Стук и голос:

– Кей? Кей Хэллоуэл, открой!

Она бестолково промямлила:

– К-кто там?

– Горти. – Дверная ручка заходила ходуном. – Быстрее. Людоед скоро придет.

– Горти! Я… Дверь заперта.

– Ключ должен быть у судьи в кармане. Поторопись.

Преодолев неприязнь, Кей поспешно подошла к распластавшейся фигуре. Судья лежал на спине, уткнувшись головой в стену, зажмурив глаза в отчаянной попытке разума спрятаться от внешнего мира. В левом кармане пиджака нашлась связка ключей – и еще один ключ, который подошел к замку.

Кей заморгала от яркого солнечного света.

– Горти!

– Он самый. – Юноша вошел, тронул ее за руку, улыбнулся. – Больше не пиши писем. Входи, Зайка.

– Они думали, я знаю, где ты находишься, – сказала Кей.

– Так и есть. – Он посмотрел на лежащего Арманда Блюэтта. – Ну и картина. Живот схватило?

Зайка подскочила к кровати и встала рядом с ней на колени.

– Гавана! Ох, Гавана…

Лилипут неподвижно лежал на спине. Глаза остекленели, губы выпятились и пересохли.

– Я сделала, что могла. Боюсь… – Кей подошла к кровати.

Горти встал рядом. Бледные пухлые губы Гаваны медленно опали, потом снова выпятились. С них слетел слабый звук.

– Если бы знать, чего он хочет! – воскликнула Кей. Зайка ничего не сказала. Она мягко положила ладони на горячие щеки лилипута. Казалось, она вот-вот попробует что-то выдавить из него силой.

Горти нахмурился.

– Может, у меня получится.

Лицо юноши разгладилось и приняло выражение глубокого покоя. Он опустился на колени рядом с Гаваной. Внезапно наступила такая полная тишина, что шумной волной налетели звуки ярмарки за стенами.

Через минуту Горти повернул искаженное горем лицо навстречу Кей.

– Я знаю, о чем он просит. Времени до прихода Людоеда, возможно, не осталось, но… Нет, должны успеть. Я буду в другом конце трейлера. Если этот пошевелится, – Горти указал на судью, – стукни его туфлей. Желательно, не снимая ее с ноги.

Юноша отошел, почему-то массируя рукой горло.

– Что он собирается делать?

Зайка, не отрывая глаз от коматозного лица соратника по труппе, ответила:

– Не знаю. Что-то для Гаваны.

Из соседней половины послышались звуки гитары, пальцы тренькнули по шести струнам. Ноту «ля» сделали чуть ниже, потом чуть выше. «Ми» заставили звучать глуше. Аккорд…

Девичий голос запел под гитару «Звездную пыль». Голос мощный и чистый, лирическое сопрано, безупречное, как у мальчика. А может, пел действительно мальчик. В конце фраз – едва заметное вибрато. Голос выводил слова, чуть-чуть отставая от мелодии, без выкрутасов, без стилизации – свободно, как дышал. Незатейливые аккорды быстро и плавно сменяли друг друга, сохраняя мелодию.

Глаза Гаваны были по-прежнему раскрыты, лилипут не шелохнулся. Но на веках выступила влага, в зрачках появилась осмысленность, а на губах, наконец, улыбка. Кей стояла на коленях рядом с Зайкой. Гавана улыбающимися губами прошептал:

– Детка…

Песня закончилась, черты лица лилипута разгладились, и он отчетливо произнес: «Эй». В односложном междометии прозвучала признательность. Когда Горти вернулся, Гавана был уже мертв.

Горти даже не посмотрел на койку. У него, похоже, болело горло.