– Позволь спросить, – произнес Арманд ледяным тоном, – как давно ты предаешься этой тошнотворной привычке? Или это пришло тебе в голову экспромтом?
Горти знал, что легко не отделается. Арманд сморщил лицо, словно попробовал вино – и против ожидания нашел его хорошим на вкус.
– Я это редко делаю, – сказал мальчик и затаил дыхание.
– Да простит нас Бог за то, что от щедрот своих приютили эту маленькую свинью. – Арманд опять схватился за голову.
Горти выдохнул. Взбучка закончилась. Арманд всегда произносил эту фразу, когда выходил из себя. Глава семейства ушел смешивать коктейль для Тонты.
– Зачем ты это сделал, Горти? – голос Тонты звучал мягче лишь потому, что ее голосовые связки были меньших размеров, чем у мужа. Лицо при этом выражало такую же безжалостную холодность.
– Ну, просто захотелось… – Горти опустил книги и рукавицу на скамеечку для ног.
Тонта отвернулась, издав нечленораздельный звук. Арманд вернулся с бокалом, в котором позвякивал лед.
– В жизни ничего подобного не слышал, – с презрением бросил он. – Полагаю, вся школа теперь знает?
– Наверное.
– Дети тоже знают? Учителя, конечно. Еще бы. С тобой уже говорили?
– Только доктор Пелл. – Так звали директора. – Он сказал… что в школе…
– Не мямли!
Ведь он уже все рассказал. Зачем, ну зачем повторять еще раз?
– Доктор Пелл сказал, что в школе не место г-грязным дикарям.
– Я разделяю его мнение, – надменно проронила Тонта.
– А что другие дети? Они что сказали?
– Хекки предложил съесть червяков. Джимми обозвал меня Липкоязом.
Кей Хэллоуэй всего лишь посмеялась, но ее Гортон решил не упоминать.
– Липкояз? Неплохо для мелюзги. Муравьед! – Арманд снова прижал ладони ко лбу. – Боже мой, что я буду делать, если мистер Андерсон завтра скажет: «Привет, Липкояз»? В понедельник с утреца? Весь город пронюхает – к гадалке не ходи. – Арманд проткнул мальчишку влажным жалом взгляда. – Уж не собираешься ли ты сделать поедание жуков своей профессией?
– Это были не жуки, – робко поправил Горти, – а муравьи. Маленькие такие, коричневые.
Тонта чуть не подавилась «хайболом».
– Избавь нас от подробностей.
– Господи, – воскликнул Арманд, – кем ты вырастешь? – И озвучил две возможности. Смысл одной Горти понял. Вторая заставила подскочить на месте даже хорошо информированную Тонту.
Мальчик направился к лестнице, Арманд в негодовании плюхнулся рядом с женой.
– С меня хватит. Он у меня вот где. С тех пор как его грязное рыльце попалось мне на глаза, стервец только и делает, что приносит одни расстройства. В доме слишком мало места. Гортон!
– А?
– Вернись сейчас же и забери свой хлам. Я не желаю, чтобы что-либо напоминало о твоем присутствии в этом доме.
Горти потихоньку подошел к скамеечке в обход Арманда Блюэтта, подобрал учебники и рукавицу кетчера, уронил на пол пенал с карандашами – Арманд опять помянул Бога, – поднял его, едва не уронил рукавицу и, наконец, взбежал по лестнице наверх.
– Грехи отчимов, – посетовал Арманд, – не останутся без наказания до тридцать четвертого раздражения[1]
. Чем я навлек на себя такую немилость?Тонта, уткнув нос в коктейль, с одобрительным видом поболтала жидкость в бокале. Были времена, когда она не соглашалась с Армандом. Потом, во времена не столь отдаленные, все еще не соглашалась, но ничего не говорила вслух. Споры утомляют. Последнее время она неизменно сохраняла на лице признательность, проникаясь ей до самых печенок. Такой подход сильно облегчал жизнь.
Поднявшись в свою комнату, Горти с охапкой книг в руках опустился на край кровати. Он не закрыл за собой дверь – дверь сняли, потому что Арманд был убежден в тлетворном влиянии уединения на молодое поколение. Мальчик не стал зажигать свет, он хорошо помнил, где что лежит, даже с закрытыми глазами. Обстановка была скудной. Кровать, комод, встроенный платяной шкаф с треснувшим зеркалом. Да еще детский, почти игрушечный стол, который мальчик давным-давно перерос. Шкаф занимали три клеенчатых чехла, набитых лишней одеждой Тонты, оставлявшие мало места для его собственных вещей.
Собственных?
По-настоящему своих вещей у Горти не было. Имей дом еще меньшую комнату, его в нее бы и заточили. На втором этаже находились две гостевые спальни, еще одна – на третьем, хотя гости случались в доме крайне редко. Одежда тоже ему не принадлежала. Она доставалась Арманду якобы благодаря его «положению в городе», а так носил бы Гортон лохмотья.
Мальчик сложил вещи на кровать. Рукавица, та действительно принадлежала ему. Он сам ее купил за семьдесят пять центов в магазине «Армии спасения». Деньги скопил, околачиваясь на рынке и предлагая покупателям донести поклажу – по десять центов за ходку. Гортон надеялся, что угодит Арманду, ведь отчим постоянно рассуждал о находчивости и способности зарабатывать на жизнь своими силами. Однако тот строго-настрого запретил Горти заниматься подобными вещами. «Боже мой! Люди чего доброго примут нас за голодранцев!» Поэтому заработанных денег хватило только на рукавицу.
Вот и все его имущество в этом мире. Если, конечно, не считать Джанки.