Вещь

«Нет, ты хочешь, хочешь эти часы, потому что они прекрасны. Они прекрасны, как музыка, которая звучит, когда смотришь на золотой циферблат. Слышишь? Тик-так, тик-так». – Его голос замедлился, и я почувствовала, как задрожали у меня кончики пальцев. Кто знает, что это было. Может, гипноз. Или недолеченный грипп. Не знаю. Я только понимала, что разум остался вне моей головы. Марат продолжал что-то говорить, но я его не слышала. Часы полностью поглотили все мои мысли и желания. Они были очень сильные. Наверное, сильнее, чем злополучная зажигалка с золотым львом. В один миг я схватила их и надела на руку. Тиканье механизма слилось с моим пульсом. Сложно сказать, что я пережила за несколько секунд (по крайней мере, именно столько, по словам Марата, я находилась в трансе). Вначале это было видение героя из детской книжки «Городок в табакерке». Я видела разные колесики, пружинки. Огромные рубины сверкали вдали. Шестеренки угрожающе надвигались, собираясь перемолоть меня в порошок. И в этот момент, когда огромное колючее колесо оказалось у моих глаз, я переместилась во времени. Не знаю даже, как тебе объяснить. Я прожила жизнь этих часов от их появления и до настоящего момента. Знаешь, в кино есть такой прием – субъективная камера. Это когда ты видишь окружающий мир глазами героя – не важно, кто он или что он. Можно, допустим, увидеть мир глазами собаки или выпуклым зрачком камбалы. Так вот представь теперь, что мои глаза на протяжении нескольких десятков лет находились в циферблате этих часов. Я до сих пор помню лица их хозяев. Иногда они приходят по ночам и сморят на меня с тоской. Вначале рядом со мной был очень приятный молодой человек, но потом я увидела его в форме и поняла, что это немец, фашист. На фуражке у него был орел со свастикой. Фашиста вскоре убили, и я переместилась в чей-то дом. Я лежала все время в коробке, иногда ко мне приходила белокурая девочка и смотрела на меня, трогала своими белыми, почти прозрачными пальцами. Ее тоже убили. Дом разбомбили, и я видела, как маленькая принцесса плавала в луже крови. Потом я переместилась в Россию. Я снова долго-долго лежала в темном ящике. Я знаю, что в той квартире жила старушка, жена солдата, который нашел эти часы в Берлине. У нее была еще коллекция картин, и однажды воры вломились к ней в дом. Я слышала, как она умоляла пощадить ее. Потом раздался ее крик и тупой чавкающий удар… Воры очень долго не могли вскрыть шкатулку, в которой я лежала, а потом молодой (современного вида парень) принес меня в антикварную лавку…

Я не успела узнать, каким образом часы оказались у Михайловых, потому что Марат содрал их с моей руки. Он так сильно дернул за браслет, что поцарапал им мне кисть. Когда я с трудом пришла в себя и поняла, в какой реальности нахожусь, то увидела его бледное как мел лицо. Его трясло, а на лбу выступил пот:

«Умоляю, скажи мне, КАК ты это делаешь. Несси, прошу тебя…»

Но я так ослабла после этого путешествия, что мигом обмякла, и Марату пришлось почти волоком тащить меня домой. Вся художественная богема думала, что я перебрала с алкоголем, и от души веселилась, глядя на нас. Марат положил меня на заднее сиденье автомобиля и повез домой. На полпути он вдруг резко остановил машину и накинулся на меня. Он оттрахал меня жестко, как проститутку. Наутро мои ноги и руки были в кровоподтеках. Возможно, он даже бил меня, но я не чувствовала боли. Была в отключке. Может, в конце концов он понял, что пытался изнасиловать часы, все еще полным ходом идущие сквозь меня. Закончив, Марат с чувством гадливости оттолкнул меня.

«Жадная тварь! Высосала вещь до капли и даже не думаешь делиться. Ну, ничего, я знаю способы раскулачить тебя».

Когда мы подъехали к дому и я немного пришла в себя, Марат сказал:

«А теперь ты мне скажешь, кто ОНИ».

«Что ты имеешь в виду?»

«Те вещи, которые ты берешь без меня. Мне нужно знать о них все. Хочу понять, что ты чувствуешь, когда высасываешь вещь до дна».

«Я не понимаю, о чем ты».

«Не смей мне врать!»

Он сдавил мое горло и стал потихоньку душить.

«Говори же!»

Но я опять потеряла сознание. Когда я открыла глаза, Марат кому-то звонил и что-то выяснял.

«Очнулась? – издевательски спросил он. – Ничего, это тебе урок за вранье. Не хочешь говорить – не надо, я сам все узнаю. И если ты, дрянь, хоть словом, хоть полусловом обмолвилась кому-нибудь о нашей сделке, – тебе конец».

Дома меня рвало без перерыва. Не знаю, что было тому виной – злоупотребление шампанским или же мое ослабленное здоровье. Сидя в обнимку с унитазом, я поняла, что так дальше жить нельзя. Сегодня все происходило по испытанной схеме: кража, транс и секс в машине. Последнее, кстати, на этот раз было особенно омерзительно. Даже находясь в состоянии полуобморока, я ощущала, что не могу больше получать удовольствие с этим человеком. Но помощи ждать было неоткуда, и, совершенно обессиленная от всего произошедшего за последнее время, я повалилась на кровать.