Ветер плодородия. Владивосток

Но это дела высочайших дам! Виктория и Мэри сверстницы. Им обеим в этом году исполняется по сорок. «А сорок лет — бабий век».

Городок Райд прелестен, чистенький, весь в зелени и цветах, всюду грядки и клумбы под окнами, всюду чистота и тишина. С берега видна наша эскадра и морские львы королевы на Спитхэде, а если перекинешь взгляд и глянешь правей и вдаль — всегда заманчивая Атлантика.

Так же ли заманчив Тихий океан? Кажется, он гораздо драматичней. Там тайфуны и землетрясения. На его берегах величайшие гавани и величайшие отмели, высокие хребты и действующие вулканы. Берег Камчатки — сплошная железная стена. Геннадий Иванович Невельской увлечен идеей и год от года все сильней подогревает замыслы Константина. Со временем нужно самому отправиться на Тихий океан. Но не ехать же туда лечить головную боль. В тарантасах на перекладных, через всю Сибирь… или кругосветным. До сих пор много пользы от Невельского. Он Константину как морской отец, но бывает, что отца стыдишься и держишь подальше от себя.

Интересны и дела Константина в Европе, но мысль — далеко. Он крепнет в намерении создать русский флот на Тихом океане, превратить Россию в первоклассную мировую морскую державу. Много есть у нас отличных инженеров и капитанов для этого. Константин не шутит, он деловой человек, каким и вырастил его родной отец, отдавая в руки самым лучшим и строжайшим наставникам.

За последние годы несколько отличных кораблей построены для Амура и восточных морей в Америке. На наших балтийских доках спускаются на воду винтовые суда, корветы и клипера, сводятся в отряды и отправляются на Тихий океан. Б газетах преувеличивают, что якобы через Сингапур после войны прошли на восток двадцать четыре русских военных парохода.

Константин не видел Тихого океана никогда. В этом году, вот в эти самые дни там исполняется наиважнейшее дело. Предприятие, начатое более десяти лет тому назад, должно наконец увенчаться успехом. Смысл не только в торговле. Тихоокеанские намерения превратят нас в европейцев высшего, нового вида, введут в общение с Америкой, а также с древними великими народами Китая и Японии. Мы вырвемся из круга европейских интересов и предрассудков, из борьбы дворов с парламентами. Но пока душа привычно лежит к своей семье, к Европе. Здесь и лечишься.

Константин, Бруннов. Путятин, юный Грейг и начальник охраны Горовиц поздно разошлись по комнатам — и все уснули мертвым сном.

Утром на присланном гребном катере ходили на «Громовой», отстояли обедню, вернулись скоро и покатили в экипажах выбирать места для купанья. Бруннов тут как нянька, без него ни на шаг. А офицеры свиты взялись за свое, в братском согласии с британскими чиновниками.

В море въезжают в каретках, которые завозятся туда лошадьми или затаскиваются рабочими. Лошадей выпрягают и выводят на берег. Б каретках раздеваются и кидаются в воду или сходят по лесенке. А дальше — кто как хочет, зависит от глубины и навыка. Море отмелое, заплывать придется далеко. Константин в каретке никогда не купался, хотя водятся и у нас эти так называемые англичанами «купальные машины».

Не Константина ли учил Невельской прыгать с борта, когда парус натянут в воде и крепко удерживается матросами, образуя большой бассейн, а вокруг кишат акулы! Оберегали Константина, но сам пожелал научиться прыгать, как матросы. Просился и допросился. А когда встал у борта, не струхнул и прыгнул.

Воспитателем великого князя был либеральный адмирал Федор Петрович Литке. Отец тиран, подавляя либерализм, сохранял некоторое количество либералов для воспитания собственных детей. Вторым воспитателем был адмирал Лутковский. Еще был капитан Мофет, впоследствии тоже адмирал. Нынче сын его ушел в Японию с Муравьевым-Амурским. Молодому офицеру предоставлена возможность выслужиться в благодарность отцу. Для начала карьеры послан в Страну восходящего солнца.

Про воспитание, полученное Константином у знаменитого арктического и кругосветного мореплавателя Литке, знают все. Имена Литке, Врангеля, а также Гейдена[63] — символы нашего флота и морской науки.

Сам Константин никогда не забывает воспитателей, он боготворит Федора Петровича. Но почти не советуется с ним. Да и не мог встать Литке рядом, раздетый, как и Костя, до пояса в плотных морских подштанниках. Беленького Невельского с мальчишеским лицом можно было принять тогда за новичка кадета из морского корпуса. Прыгать и плыть к трапу, выбегать на борт и опять прыгать, но уже вниз головой! Не мог Литке дать курнуть из своей трубки в шторм, за гальюном его высочеству Константину Николаевичу, желавшему познавать все ухватки моряка. А ругань? А гребля… А грести, падая по-китайски… Но главное — суровая школа на вахте.