Ветер плодородия. Владивосток

Виконт высокий, еще хорош собой, не по-летнему одет, явился в строгом сюртуке, острых штиблетах и с белоснежным галстуком, моден и на вид чопорен, его моложавое лицо мягкое, на нем доброе выражение свойственной ему застенчивости.

При фантазии и наклонности к иронии его можно считать похожим на English game cock, английского бойцового петуха старой породы, наносящего смертельные удары клювом, с длинной шеей и с кроткими глазами. Петухи имеют такую маленькую головку, что, кажется, ее нет, и их шея заканчивается клювом и глазами. Шея сильная, комплекция вполне пригодная для битв.

Визит виконта частный, хотя вид его официален. Сказал Константину, что рад видеть его на Вайте и что сам он живет на другой стороне острова. Прелестный уголок, собственный луг, на котором весь день пасутся лошади у него на глазах. Ясно, у каждого свое: премьера успокаивает вид конского пастбища. Лондон близок, через пролив и два часа на паровозе. Бумаги идут непрерывно.

К услугам Константина и Пальмерстона была зала для приемов, где виконт и Великий Дюк по желанию могли беседовать одни и без советников. Но оказалось, что бильярдная принца Альберта в нижнем этаже Павильона, рядом с гостиной Виктории, стала удобным местом их разговора. Они присели на кожаном диване у стола, за которым виконт играл не раз с принцем, около огромной русской вазы, подаренной императором, на которую Пальмерстон взглянул весьма благожелательно. Место очень удобное, любимое всеми домашними, и нет стены между бильярдной и гостиной королевы, поэтому всегда чувствуешь себя как бы с Викторией в одной большой комнате и под ее глазом, сохраняя при этом уединение и независимость.

Вайт дорог и близок сердцу Пальмерстона. Здесь начиналась его карьера. Он, видимо, не склонен к итальянским фантазиям в духе Альберта и Виктории, но он любит Италию и любит Вайт. Он часто бывал, а иногда и жил в Италии, всегда восхищался этой страной. Альберт, зная это, ревновал его к Неаполитанскому заливу, придуманному им на юге Англии. Пальмерстон, так же как и Альберт, видел всякую опасность во Франции, хотя всегда говорил, что Париж это его pivot, то есть стержень политики, точка опоры. Пальмерстон не был красноречив и, отвечая на вопросы в парламенте или на митингах, смущался, чем приводил в восторг своих сторонников в обеих палатах и в народе. Он отвечал на вопросы умело и с замечательной убедительностью, в которой многие усматривали притворный артистизм или грубое лицемерие.

Он почти здешний уроженец. В Саутгемптоне, Портсмуте и во всех городах по проливу и на Вайте им гордятся и считают его своим согражданином. Ведь здесь он впервые избран был в парламент в городке Нью-Таун на Вайте, в так называемом «карманном округе»[68]

, где избрание традиционно контролируется одной семьей. Теперь здесь многие гордятся, что они открыли великого человека и дали ему дорогу в Лондон. Они же гордились и тем, что Виктория и Альберт стали их земляками.

«Ах, этот старый неприятный господин», — говорила про Пальмерстона королева Виктория. Пальмерстон терпеть не мог в душе королеву Викторию, и она не любила, более того, с трудом выносила его. Но фактической власти у Пальмерстона было больше, а сдержанности меньше, чем у Виктории. Хотя у него не было того, что у нее. Она — королева по крови, он — временщик. У нее порода, а у Пальмерстона — умение приводить королеву в бешенство, не осведомляя ее о военных делах и докучая ей докладами о пустяках. У него была как бы клавиатура для игры на ее нервах. Он издевался над королевой почтительно и покорно, оставляя ей и Альберту честь, славу и совесть.

Пальмерстон угадывал и умом видел не только промахи Виктории, но и знал их причины. На этот раз пока еще промаха нет.

His Highness Константин, которому она оказывала внимание и ласку, о чем премьер имел достоверные сведения, этого заслуживал. Понятно, что Великий князь милее, чем монархи и государственные люди Европы, которые все либо состоят иждивенцами Англии, включая самого амбициозного и могущественного Наполеона III, либо ищут возможности ими быть. Россия в отдалении устойчиво самостоятельна и корнями уходит в свою святую Русь. Константин сам по себе видный и образованный молодой представитель царствующего дома. Его свежее, обветренное снегами России лицо в обществе, где никому не веришь, произвело хорошее впечатление.

Пальмерстон сказал, что советует Его Высочеству побывать на Плимутских доках и на частных заводах Питчера, где есть много новинок. По приглашению можно понять, что для Константина все открыто, он может продолжать свое знакомство с британской промышленностью.

В разговоре сразу почувствовался новый тон и темп жизни. Угадывалось, что в кругу интересов Пальмерстона не только Италия и Франция, о которых перемолвились, но весь мир.