Ветер плодородия. Владивосток

Движение началось за столом. Необычайна была новость. Все понимали, что подобного случая еще не бывало в истории. Но граф оставался невозмутим, похоже было, что намеревался не позволить сбить себя столку.

Кафаров угадал. Так и случилось. Путятин снова пустился в рассуждения, что сам он, прибыв в Пекин, все изложит там. И именно для этого он вызвал Кафарова, чтобы тот все объяснил…

Палладий опять выждал и сказал, что Юй Чен сообщил ему о намерении Пекина решить дело о границе на Амуре и просит Путятина не касаться этого там, где находятся англичане и французы. За уступки богдыхан желал бы двух услуг, которые исполнимы здесь, без приезда Путятина в Пекин, что было бы неудобно, принимая во внимание отказы посольствам других западных держав в таких же просьбах и настояниях. Это лишь раздражит их еще более против Китая.

Путятин перебил, сказал, что об этом будет разговор отдельный.

— Если посол России откажется трактовать о границах, находясь рядом с англичанами и французами, тогда руки наши, по понятиям китайцев, будут чисты, — продолжал Кафаров. — Как писано мне из Иркутска, это согласно новым инструкциям из Петербурга, по которым все переговоры по сему предмету возложены нашим правительством целиком…

Отец Аввакум, сидевший рядом с Кафаровым, уже давно дергал его за рукав.

— Молчите об этом! — с досадой шепнул он. — Я потом вам все расскажу.

Путятин терпел, лицо и взгляд его оставались бесстрастными.

— На вас, ваше сиятельство, смотрят в Пекине как на доверенного английского и французского послов. Они просят, пользуясь дружбой вашей, убедить англичан отказаться от непомерных требований, а вас не обижаться на отказы пропустить в Пекин, а действовать здесь на пользу Китая, чтобы дать возможность Поднебесной империи, не позоря себя и не сразу ломая устаревшие обычаи, вступить впоследствии в достойные переговоры. Так, по их мнению, все дела придут к согласию. Они понимают…

Кафаров почувствовал, с каким интересом и как бы с сочувствием слушают его все сидящие за столом. Первый случай, когда в полной мере все полномочия Сына Неба даны русскому. У всех сейчас отзывалось сердце на доброе и разумное предложение.

Только сам граф оставался холоден, и лицо его казалось еще суше.

Выслушав Кафарова до конца, он назидательно заявил, что вопрос о границах по-прежнему непременно остается у него на руках и что он полон решимости вести дело до конца.

По окончании обеда граф сказал, что обо всем более подробно будет отдельная беседа с Кафаровым один на один и все неопровержимые доказательства будут представлены, убедят его и отвратят от неверных представлений. А пока предложено было приехавшим отдохнуть.

Опочивальня отца Аввакума оказалась рядом с кожухом пароходного колеса по правому борту. Путятин предоставил эту каюту для архимандрита, чтобы качка была ему менее чувствительна.

Аввакум, сидя голова к голове рядом со своим приятелем, поведал ему на древнегреческом, что внимательно выслушал за обедом доставленные новости и должен открыть секрет. Обо всем, что излагал отец Палладий, Путятин знает сам. Он получил инструкцию из Петербурга, из Министерства иностранных дел через Суэц с прибывшим полковником Мартыновым. По высочайшему повелению обязанность трактовать о границах от графа отстраняется, дело передается Муравьеву на Амур. А Евфимий Васильевич инструкцию скрыл, чтобы руки не были связаны.

— Я — секретарь посольства, предупрежден графом, что должен молчать об этом и ни в коем случае содержание бумаг, известных мне, не разглашать.

Поговорили о делах, обменялись новостями. Аввакум порасспрашивал про своих приятелей в Пекине и порассказывал, что происходит на своем корабле, про дружбу графа с послами.

— С бароном Гро у него личное близкое знакомство. Из его рук получает граф письма от жены из Парижа, доставляемые французскими пакетботами. Они часто и по-приятельски встречаются, избегая при этом бесед о политике и дипломатии. Это просто светские встречи. Доказательства полной независимости барона Гро от английского посла.

После отдыха Путятин пригласил Кафарова на джонку. С адмиралом и с Палладием отправлялся Остен-Сакен. Держа под мышкой толстую черную книгу, он как ни в чем не бывало перешагнул с трапа, не держась ни за что, в пляшущую на волнах шлюпку.

Для Кафарова все это было не так-то просто, но и он перешел.

На гребнях волн закипела пена. На джонке таких удобств, как бронзовый трап, не водится, шлюпка пляшет, и джонка тоже, хвататься надо, когда волна в подъеме, и шагнуть на веревочную лестницу с деревянными перекладинами, как их там по-морскому называют — не знает Палладий. И тут обошлось. Поднялись и среди начавшего бурлить моря уселись за тайное дипломатическое совещание, в самом неудобном для этого месте, какое только можно вообразить.

От кого тайны? Путятин теперь уже сам дал намек, что есть инструкция из Петербурга, все ему известно…