Ветер плодородия. Владивосток

После свадьбы повеселел Удога. Только Анга стала печальной. Отец — она чувствовала — отдаляется от нее. Загрустил и Чумбока. Конечно, он радовался за брата, дому нужна хозяйка, а Удоге жена. Хорошо, что женщина в доме, что уют домашний сохраняется и достаток явится. Не заметил дядя, что с Ангой что-то случилось, даже ему ничего не говорит, что на душе. Не больна ли она? Наверное, страшных рассказов наслушалась, жалеет тех, кого обижали и казнили, закапывали в землю живьем. Да ей еще рассказали, как у дяди Чумбоки сами же наши родичи жену убили.

На счастье, румяная, крепкая и старательная Айога была несварлива, независтлива, падчерицу со свету не сживала, не обижала ее. Айога и Анга жили в согласии, как подружки.

«Но что с моей племянницей делается?» — думал Чумбока.

После новой луны, на следующий месяц после свадьбы, братья ушли на охоту. В лесу наст, весна близилась, голодно было, зверя убить не смогли, не нашли. Чумбока пришел домой за юколой. Айога встретила его хорошо.

— А где Анга? — спросил Чумбока.

— Она на проруби рыбу ловит, — ответила Айога как-то смущенно. Испуг и вина явились в ее взоре.

«Что-нибудь случилось? — подумал Чумбока. — Как-то странно она разговаривает».

Чумбока быстро пошел на реку. На морозе, на самом ветру, полузакрыв дырявой шубкой голые колени. Анга сидела у проруби и ловила рыбу.

— Здравствуй! — подбежал к ней Чумбока.

— Здравствуй, дядя! — улыбнулась она, подняв большие и грустные глаза свои и как бы даже не удивившись, что дядя домой пришел. А ведь шел издалека и с большим трудом пробирался в Бельго.

Дядя разговорился с ней.

— Тебя не обижают тут без отца?

— Не-ет! — засмеялась Анга и стала собирать свои снастенки.

«Какая-то она странная. — думал Чумбока, идя с Ангой в стойбище, — и как-то странно про нее Айога говорит. Словно Айога знает что-то или ее боится».

— Как ты кушаешь?

— Хорошо.

— Сыта?

— Да…

— Тебя никто не обижает?

Анга опять засмеялась тихо и как-то странно. Чумбоку пробрал мороз по коже.

— Айога тебя не обижает?

— Не-ет… — Анга на этот раз с безразличным видом ответила.

Чумбока почувствовал, что Айога тут ни при чем. «Слава богу, что свояченица не злая. Но что с Ангой?»

Вечером у соседей сказки рассказывали и все там собирались. Ногдима убил чушку, и все наелись досыта, и разговоры были занятные. Но в разгар бесед Чумбока вдруг заметил, что Анга исчезла.

«Э-э», — подумал он. Чумбока потрогал свой нож. Это был хороший нож из крепкой стали, тонкий, но твердый и сильный, как топор. Он вспомнил, что Анга засмеялась на вопрос, не обижает ли ее кто-нибудь… «Ах я дурак, как не догадался? Конечно, кто-то есть… Кто-то губит нашу Ангу. Пока мы на охоте были, она похудела. Глаза у нее блестят, как у больной. Это с женщинами бывает. Так вот почему Айога боится. Знает, что Удога будет бить ее, если все обнаружится… А не хочет выдать Ангу… Смотри, какая подружка она. Горе будет Удоге…»

Чумбока, улучив удобный миг, убрался из дома.

Ночь была тихая, звездная. Огромные сопки в ярком ночном снегу и в черных пятнах леса, снега, озера, все в огненных искрах, река, полосы леса за ней — все видно. Тишина такая, что, даже отойдя шагов пятьдесят, хорошо слышны все разговоры, каждое слово в фанзе Ногдимы, что там стукнуло, кто засмеялся.

«А в доме нашем огонек горит, — подумал Чумбока. — Анга-то дома». Огонек мерцал за кустами.

«Что это она там делает? Собирается как будто куда-то?» Неясный страх стал подкрадываться к сердцу бывалого воина, он не верил теперь в чертей и даже не слыхал, будто есть русские, которые в бога не верят. Не страшился он врагов смелых и сильных. Но тут разбирал его страх. Вдруг он услыхал какой-то странный удар… Через некоторое время послышался другой. «Что это? Я не ошибусь, слышу хорошо. Но это… в бубен били». Все смолкло. Вдруг словно кто-то застонал или заплакал… «Кто-то там еще есть!» — решил Чумбока.

Чумбока быстро подошел к дому, мгновенно приоткрыл дверь. Луна светила ярко. Посреди пустой фанзы, приложив горевшую щеку к старому дедушкиному бубну, ходила Анга и тихо-тихо ударяла по нему и что-то пела. Она смотрела прямо на Чумбоку, но, должно быть, не видела его. Она где-то что-то видела. Глаза ее были устремлены куда-то вдаль. Нежные детские губы ее что-то лепетали, а голос тянул какую-то песню.

«Она — шаман! — в ужасе подумал Чумбока. — Гэ-э! Я давно в ней волшебные силы замечал. Она, бывало, предсказывала, что зверь попадется или что зверя в этот раз не добудем… Но слабо, по-детски. Отец еще сердился. Умела полечить больного ребенка. Вот русские говорят, что шаманы обманщики!» Чумбока стоял как вкопанный. Родная племянница, которая никогда и никого не обманывала, которой не верить он не мог, которую любил, — шаманка! Духи с ней… Так вот кто ее обижает, кто ходит к ней! Вот как мучают тебя, что даже дядю своего, который тут, напротив тебя, на корточках у двери сидит, не замечаешь.

Анга вдруг запрыгала, закричала, забила в бубен быстро-быстро…

«И как ловко пляшет, — думал Чумбока. — и кто ее учил? А вот русские говорят, нет чертей… А вот что тут скажешь?»