Ветер плодородия. Владивосток

В позапрошлом году зимой Анга услыхала, как отец признался своему брату, дяде Чумбоке, что задумал жениться. Так всегда бывало, так и должно быть. Сильный мужчина не должен оставаться вдовцом. Дочь подросла, скоро уйдет, замуж выйдет. В доме должна быть хозяйка.

В свои детские лета Анга много страшного перевидела. Она часто пугалась во сне, в ужасе звала отца, вскакивала, безумно открыв глаза. Насилия ли маньчжур, умирающие ли от повальных болезней мерещились ей во сне? Подолгу была она задумчива. Иногда настроение ее менялось, она становилась весела, разговорчива и казалась беспечной. Может быть, ее пугали шаманки и шаманы, которых звали взрослые, чтобы полечить Ангу? Впечатления передались от предков. «Кровь Дюбоки и ее старого отца Локке в ней!» — думал отец. Он любил дочь, берег. В эту зиму братья не брали ее с собой на ближнюю охоту.

Чумбока, после многих лет, проведенных на чужбине, осенью вернулся. Не имевший своих детей, он дружен с Ангой. Она стала его отрадой. Мать Анги давно умерла.

— Я жениться хочу, — повторял Удога.

Чумбока понурился. Но он знал, что так надо, так и будет. Грустно стало и за Ангу, и за себя. Жалко стало прежней жизни, когда, молодыми будучи, и он, и Удога жениться собирались. А теперь уж седина в косе у брата, уж не такой он быстрый и проворный, как прежде. Соседи и родственники решили постараться и к свадьбе Удоги побольше добыть хорошего молодого мяса: сохатины и кабанины.

— Я себе хорошую невесту нашел! — говорил Удога брату. — Не первый год ее отца знаю. Батюшка приезжал — их крестил. Она деревяшкам молиться не будет. Еще молодая совсем, славная.

Анга знала, о ком речь. Как велел приезжающий поп, Удога дождался, когда Айоге исполнилось семнадцать.

Перед свадьбой надо было сходить в лавку. Удога там редко бывал. Не нравилось ему, что торговцы селились в Бельго. Все же старый обычай своего народа не надо отбрасывать. Полагается купить привозные вещи на подарки невесте, ее родителям и родне, так, чтобы все видели. Да и неприлично не зайти в лавку в своей деревне, в которой Удога назначен старшиной. Лавочники могут подумать, что я их боюсь. Нельзя обижать торговцев: так велел Муравьев. Зачем с них же пример брать? Они ведь обижали, говорил Николай Николаевич, когда им нужна была выгода. Но теперь сила не у них, а у нас.

Братья пошли в лавку. Торговцы купили под нее дом гольда. «Сколько их тут!» — подумал Чумбока. Сам хозяин, двое его братьев, двое работников, еще какой-то приезжий китаец, богатый, толстый, с ним приказчик и работник, у всех собаки. Китаец сказал, что построится тут большая лавка. Амбары и сейчас есть, кругом нарты на снегу, большие и малые, целая усадьба с хозяйством. На двух печах варят, парят и пекут. Все пропахло бобовым маслом.

«А маньчжуры не позволяли им такими шайками собираться! — подумал Чумбока. — Даже не пускали их сюда!»

— Кокарду видишь? — спросил Чумбока, показывая на фуражку брата.

— Вижу. — отвечал китаец-лавочник. — Что отпустить? Порох? Водки? Я пригожусь любой кокарде.

«Моя теперь не китаец. Моя русский», — объяснял торговец своим должникам.

Всю жизнь у отца этих лавочников Гао Цзе не было своей лавки. Китайцы торговали вразвоз. Они ловкие, верткие, умелые, выворачивались, арендовали лачуги гольдов под лавки. Но приходилось прятаться от маньчжур и за все платить их чиновникам.

— Брат женится!

— A-а! Удога! Очень умный! Заслуженный, храбрый! Да, слыхал, что хочешь жениться! У меня все приготовлено для тебя.

Вечером к Удоге пришел один из родственников, сосед Кальдука Большой, хороший охотник и добрый, доверчивый человек.

— Сегодня я принес с охоты две выдры и пошел в лавку. Меха отобрали за долги. Сказали, что мне ничего не следует.

Тысячу раз слыхал Удога за свою жизнь про подобные случаи. Его самого когда-то обманули с позором. Как теперь? Только что Удога сам взял хорошие вещи к свадьбе, заплатил за них полностью, при свидетелях. Вещи хороши! И сразу идти и ссориться из-за Кальдуки Большого? А они опять начинают как прежде… Как это надоело! И так вся жизнь проходит, власть меняется, обманы остаются.

Братья-лавочники всех теперь зазывают к себе, объясняют, что тут Россия, им даны все права. Обосновались, получили позволение считаться «льготными китайцами». Вот какое противоречие. Мы помогали русским, старались высвободиться от ига маньчжур и выгнать их, а появились китайцы. А маньчжуры запрещали им тут жить, даже появляться не позволяли. Только за взятки!

У них теперь будет новый дом, усадьба, богатство, о котором отец их Гао Цзе и мечтать не смел при маньчжурах.

— Я русский! — заявляет теперь старший его сын.