Ветер плодородия. Владивосток

В восемь часов вечера согласно порядку, заведенному у адмирала на суше, обедали. Путятин высказал свои замечания об Айгунском договоре, сравнил его со своим.

Договор, заключенный Муравьевым, хорош. Оба договора трактуют об одном и том же, преследуют одинаковые цели и составлены в согласии с высочайшими повелениями, которые у государя всегда ясны. При этом налицо вся необходимость Тяньцзиньского трактата, в чем, как сказал Евфимий Васильевич при всех. Алексей Николаевич и сам смог убедиться.

Евфимий Васильевич с видом именинника, которому соперник, может быть, и желал подпортить торжественный день, но не тут-то было, не на того напал.

Потолковали о джонке, усевшейся на мель с китайским лоцманом, и расспрашивали Сибирцева, как он добрался на шлюпке. Обменивались мнениями, дойдет ли Мусин-Пушкин на корвете до Тяньцзиня. У моряков сомнения не было, но время потребуется.

Весь вечер провел Сибирцев в кают-компании в кругу друзей и соотечественников. Немного стыдно было, что не во что ему переодеться. Спешил, все вещи оставил на судне, явился в чем был. Но свои простят. Беседа затянулась, и допоздна рассказывали друг другу новости.

Утром после завтрака с товарищами Алексей опять вышел на балкон, посмотрел на реку, увидел нашего красавца «Америку» и эскадры союзников, улицу с пристанями и множеством китайских джонок, протянувшуюся вдоль реки Хай Хэ богатыми жилыми домами.

А к послу уж опять пошли делегации мандаринов, прибывали гонцы и переводчики от послов Гуй Ляна и Хуа Шаня, с которыми заключен был договор. Подвозились целые телеги с угощениями. Купцы присылали в подарок фрукты, свежие кушанья и собственных поваров. Архимандриты и Остен-Сакен готовили ответные любезности.

Кафаров принимал во всех делах участие. Как узнал Сибирцев, он вторично прибыл из Пекина и много помог Путятину.

После полудня Евфимий Васильевич вызвал Сибирцева в свой кабинет, где он вчера принимал его за большим резным столом.

— Откуда английский посол знает, что вы здесь? — несколько вздрагивающим голосом, нервно спросил адмирал. Прежде, в плаваниях, голос такой означал, что Евфимий Васильевич вот-вот разгневается и завизжит. Как бывало на своем корабле.

Алексей ответил, что причины, по которой английский посол может знать его, не представляет. Может догадываться, что английские моряки, с которыми он встречался в Даго и вместе с которыми подымались вверх по Хай Хэ, где и наш, и их корабли неоднократно садились на мель. Что могли сообщить своему послу… Донести…

— Посол Англии знает, что договор на Амуре заключен? Вы говорили с кем-нибудь об этом?

— Суть моего поручения я не сообщал никому.

— А вот надо было сообщить. Прочитайте.

Путятин протянул листочек бумаги, на котором написано: «Му dear count Putiatin, send me Sibirceff. Yours sincerely Elgin»[21].

— С кем из англичан вы говорили?

— Я встретил своих знакомых по плаванию на «Винчестере» и на других судах, когда я был в плену.

— Я не желаю, чтобы меня поссорили с Николаем Николаевичем, — не дослушав объяснений Алексея и, кажется, не обращая на них внимания, воскликнул Путятин, — не хочу, чтобы меня втягивали в интригу. У них всегда корреспонденты с собой. Так где вы еще успели побывать в Даго?

— Знакомые офицеры приглашали нас с Пушкиным на свои корабли на рейде в Даго.

— Дошлые они люди! Все хотят знать! Но вы сказали, что вы с Амура?

— О том, что у нас были переговоры на Амуре, они сами знают.

— Вот, Элгин и хочет, чтобы не я, а вы что-то рассказали ему. Он всегда умеет выбрать наивного человека, внезапно озадачить его. И от своего не отступит. Ясно, что хочет узнать. Из первых рук, пока я сам не знаю, чем он интересуется, и не смогу вас предварить.

— Что значит, Евфимий Васильевич, «от своего не отступит»? Я всегда могу уклониться и найдусь, как это объяснить. Но я не имею никакого желания являться к лорду. Да мне и не в чем, смотрите, как я одет.

— Сейчас же отправляйтесь к Элгину. Он просит меня прислать вас. Отказать я не могу. Мы считаемся друзьями. Не исполнять его просьбы нельзя, и я взыщу с вас.

— Вы сами, Евфимий Васильевич, проболтались, наверное, а я ни при чем.

Путятин знал благоразумие Сибирцева и отпускал его со спокойной душой.

Всем известно, что Путятин и Элгин бывают друг у друга. Сэр Джеймс пришел в Тяньцзинь на «Америке». Путятин взял его с собой. Истолковывают это по-разному, как вчера услыхал Алексей, когда адмирал ушел к себе из кают-компании — так называлась по морской привычке обширная гостиная в доме Ханя. Адмирал ушел, а беседа продолжалась до полуночи с взаимными упреками и с издевками над самим собой, над поведением адмирала с нашими и с англичанами во время боев в Даго. Когда Путятин против воли офицеров и команды приказал кричать «ура», в то время как англичане после боя провозили на баркасах современные медные орудия, захваченные на китайских фортах. Нашим пришлось прокричать дважды, прежде чем спесивые джеки-победители ответили как бы нехотя. «Чуть пупы не надорвали, кричавши», — сказал один из офицеров. «Что значит „пупы не надорвали“?» — возмутился другой офицер.