Ветры низких широт

Блинов не понял, пригласила ли она тем самым его в комнаты или предлагала подождать на веранде. Наташа Павловна появилась, помедлив, она куталась в пушистую шаль, видимо, ей нездоровилось, и была обворожительно хороша. «Фу-ты ну-ты, — подумал Блинов, — а губа-то у нас, оказывается, не дура. Как это я ее сразу не рассмотрел?!» — и невольно опять сделал стойку, прищелкнув каблуками.

— Мадам, я оттуда, где загнивающий империализм не дает покоя нашим бравым лейтенантам, которые героически несут свою трудную службу.

Наташа Павловна хотя и узнала Блинова, но все же спросила:

— Вы знакомы с Юрием Сергеевичем?

— Мадам... (Наташа Павловна поморщилась, дескать, оставьте вы в покое свою дурацкую «мадам», но ничего не сказала.) Мне посчастливилось все это время находиться с ним бок о бок, и я постоянно ощущал его надежный товарищеский локоть.

— Вы в газете работаете?

— Простите, мадам, — сказал Блинов, оттопырив нижнюю губу, — но я ничего общего не имею с этой шантрапой.

— Так где же Юрий Сергеевич? — суховато спросила Наташа Павловна.

— Он там. — Блинов помолчал, отставив ногу, и укоризненно поглядел на Наташу Павловну, почувствовав, что его уже, как говорят корабельные механики, понесло в разгон. — Где свистят «Фантомы» и лодки рыщут, словно акулы. И всем нам там так не хватает теплого, любящего слова. И я говорю от имени тех, кто сейчас несет тяжелую службу: полюбите нас, скромных и безвестных пахарей бескрайних океанских просторов.

Наташа Павловна зябко передернула плечами под шалью, глаза у нее плеснули тихим огнем и погасли.

— А вы, случайно, не пошляк? — спросила она, едва сдерживая голос, чтобы тот случайно не дрогнул от обиды — никто из мужчин еще не позволял себе разговаривать с нею так развязно.

— О нет, мадам, — лихо сказал Блинов. — Я не пошляк. Я всего лишь выполняю просьбу друга. («Стоп, — предупредил он себя, — отрабатывай задний», но просто так отработать не удалось.) Ну и все такое прочее.

— Оно и видно, что выполняете.

— Нет, мадам, это еще не видно. Это еще только слышно, а видно будет потом.

— Я обещаю вам, что у вас здесь этого «потом» никогда не будет, — звенящим голосом сказала Наташа Павловна. — Дверь найдете сами.

Давать «самый полный задний» стало уже бессмысленно, Блинов только успел подумать: «Ну, хороша... Женщины вообще все хорошие. А эта просто прекрасна, но при чем тут дверь? Это простите, мадам» — и сказал своим обычным, будничным голосом:

— Простите, Наташа, я хотел сказать...

— Я вам не Наташа. Я для вас — Наталья Павловна.

Наташа Павловна резко повернулась, взмахнув концом пуховой шали, как крылом, и быстро прошла в комнаты.

Блинов все-таки лихо щелкнул каблуками, сбежал с крыльца в сад и хлопнул за собой калиткой. «Черт знает что получилось, — с досадой подумал он уже на улице. — Суханов ей явно нужен как собаке пятая нога. Калибр не тот, но зачем же людей обижать?»

А между тем из города вернулся Иван Сергеевич, услышав чужой голос на веранде, тихой мышкой прошел на кухню с заднего крыльца. На столе была собрана кое-какая закусочка, а на плите пофыркивал чайник — Мария Семеновна намеревалась напоить Блинова чаем, — и Иван Сергеевич решил почаевничать, уже прицеливался, какого бы вареньица подцепить в розетку, но тут с сухим треском хлопнула уличная калитка... «Хлопать мы все умеем», — подумал он неприязненно и громко спросил:

— Убрался, что ли, гость?

— А ты чего забился на кухню?

— Мешать не хотел. У меня от этих щелкунов изжога начинается, — проворчал Иван Сергеевич. — А Наташа где?

— У себя заперлась.

«Замуж ей надо, — подумал Иван Сергеевич, — Вот беда какая!»

5

«За что? — спросила себя Наташа Павловна, затворившись в комнате. — Разве я давала кому-то повод, чтобы вот так врывались в дом и говорили газетные пошлости?» Она отдавала себе отчет в том, что Блинов — это не Суханов, но тогда, на исходе лета, они появились в студии вдвоем, и теперь вот он приперся, явно имея от Суханова поручение что-то сказать. Но если Суханов просил сказать это или что-то похожее на это, то как она сама-то выглядела при этом?

Она слышала скрип ступенек на крыльце и сухой удар калитки о косяк, догадалась, что развеселый гангутец убрался подобру-поздорову, но из комнаты выходить не спешила, тем более что ей сегодня на самом деле нездоровилось.

Этот случайный приход случайного человека неожиданно показался Наташе Павловне совершенно неслучайным. После того как полоумная кладбищенская старуха сказала ей: «Уходи отсюда. Живи среди людей», ей многое начало представляться в ином свете, чем это виделось другим, тому же, скажем, Ивану Сергеевичу или Марии Семеновне. Она не стала пугливее и продолжала ходить на кладбище одна, только иногда в незначительных и даже никчемных поступках людей находила предопределенность. «Зачем переживать, зачем суетиться, — думала она, — если обстоятельства бывают сильнее нас? Мы надеемся и ждем одного, а жизнь нам подсовывает полнейшую противоположность нашей надежде».

Из-за двери спросила Мария Семеновна:

— Наташа, можно я на минутку зайду к тебе?