В том же 1927 году к католической церкви присоединился и Дима. Осенью он тяжело и опасно заболел туберкулезом, так что кровь шла горлом. Но болезнь, унесшая когда-то его деда в Москве, в итальянском климате и переносилась, и лечилась легче. Диму удалось поместить в римский санаторий «Чезаре Баттисти», директором которого был опытный врач – доктор Мендес. Он представлял собой очень колоритную фигуру. Ярый антиклерикал и одновременно верующий иудей и убежденный сионист, доктор Мендес был горячим сторонником фашистской партии. В те годы Муссолини активно старался привлекать евреев в ее ряды. Позже, под давлением Гитлера, «дуче» изменил свое отношение к ним.
Находясь в санатории, Дима много молился, постоянно читал Евангелие и возымел твердое намерение стать католиком. Самый воздух Рима, его прекрасные церкви, красота богослужений, которые он посещал, дружба со священниками и верующими сверстниками еще до болезни подготовили юношу к принятию этого решения.
Присоединение состоялось в часовне санатория. По просьбе Димы его совершил пожилой французский архиепископ Алексис Мари Леписье, хорошо знавший Ивановых. Это был человек необычайной душевной чистоты и неизменно дружелюбный в общении. Даже доктор Мендес, на дух не терпевший католического духовенства, принял его очень любезно.
Узнав о произошедшем, Вяч. Иванов писал детям: «Слава Богу, что все совершилось по желанию, что мы трое духовно соединены и религиозно раскрепощены вселенскою Правдой от уз и вины национального обособления, что в вере нашей мы уже не русские только, а чада Божии по слову “Даде им область чадам Божиим быти, верующим во Имя Его”. (Ев<ангелие> от Иоанна, гл. I, 12.) Мы благодатно вооружены этой “властью” против враждующих с Церковью сил “мира сего”, в частности – как русские – против русского мятежного интернационализма в безверии и русского мятежного национализма в вере. Христианство – Ecclesia militans[466]
, особенно в наши дни. Молюсь, чтобы жизнь Димы на каком бы то ни было поприще была в этом смысле служением Богу…»[467]Обозначился 1927 год и другим событием, изменившим жизнь семьи к лучшему. В Рим приехала Ольга Александровна Шор, ставшая поклонницей творчества Вяч. Иванова еще в 1910 году в Москве. Теперь она занялась изысканиями, связанными с ее любимым Микеланджело, к которому относилась как-то особенно личностно. Каждое утро, подходя к окну и глядя на купол Святого Петра, Ольга Александровна говорила: «Здравствуй, Мишенька». Кроме того, многие другие «римские» темы привели ее к интереснейшим и очень глубоким научным выводам. Ими она делилась в беседах с Вяч. Ивановым и его домашними. Но как поэт ни просил Ольгу Шор написать эти исследования, они остались только в набросках. Главным делом своей жизни Ольга Александровна считала заниматься творчеством Вяч. Иванова. У нее была насущная потребность отдавать себя другим. Ни на что меньшее ее «христианка душа», если вспомнить слова блаженного Августина, не соглашалась. Совершенно равнодушная к собственному быту, одежде, еде, Ольга Шор могла целые дни посвящать помощи ближним. Именно она ухаживала за больным Димой, вспомнив свой опыт сестры милосердия в годы Первой мировой войны. Очень скоро Ольга Шор стала для Ивановых в Риме таким же родным и сущностно необходимым человеком, каким в России была Мария Михайловна Замятнина. Но в отличие от нее, тянувшей хозяйственную жизнь семьи, Ольга Александровна, кроме того, выполняла всю секретарскую работу. Вяч. Иванов видел в ней незаменимого помощника и любимого, равного себе собеседника. Он поверял ей многие тайны своей внутренней жизни и памяти. Недаром Ольга Шор впоследствии стала хранительницей архива Вяч. Иванова. Она подготовила к публикации многие его работы, написала к ним предисловия, была редактором и комментатором собрания сочинений Вяч. Иванова и автором введения к нему – первого фундаментального исследования жизни и творчества поэта. Ольга Шор точно угадала и истолковала бесчисленные культурные и бытийственные коды, скрытые в его стихах. Их она знала и чувствовала как ни один другой человек.