Виланд

– Закончилось бы знатным позором, если бы местные не помогли с грузовым транспортом, – смеялись охранники, которым довелось побывать там, – толпы ревели от восторга, завидев нас.

По их словам, местные полицейские заранее раздобыли повязки со свастикой и к появлению наших солдат разгуливали уже в них.

– Да что там, монашки флагами со свастикой махали!

– Давно меня так знатно не встречали, цветами осыпали! Девчонки местные рыдали от счастья, на шею кидались с поцелуями, клянусь! Хотел бы я еще разок туда вернуться.

Судя по всему, как фюрер и заявлял в своих выступлениях, обычные австрийцы давно мечтали о воссоединении. Поговаривали, что до прихода вермахта Вену трясло от недовольств и беспорядков, – стрельба и грабежи средь бела дня были там делом обычным. Теперь-то наши солдаты наведут порядок.

Позже по радио передали первую речь Гитлера из Вены, объявившего, что немцы пришли в Австрию не как завоеватели, но как освободители. В его голосе слышалось ликование. Я вспомнил его описание жизни в Вене: она пережевала и выплюнула его, бесславно и безжалостно, в голод и холод. Ходили слухи, что ему даже приходилось ночевать в приюте для бездомных. И вот он с триумфом вернулся в город, который когда-то не оценил его и обрек на нищенствование. Вернулся без жажды мести, но с благородной целью, как было до́лжно истинно великому правителю, – восстановить историческую справедливость.

Тема аншлюса смаковалась целыми днями – без единого выстрела фюрер увеличил население рейха на семь миллионов.

– А главное, ни Англия, ни Франция даже не пикнули! – с удовольствием заметил долговязый Улле.

– Думаю, в этом и состояла главная цель аншлюса – проверить реакцию, – сказал Франц, – уверен, теперь мы обратим взгляд в сторону Судет.

– А почему бы и нет, – подал голос Карл, – фюреру под силу исправить все ошибки истории и стать во главе германских народов старой доброй Священной Римской империи. И кто скажет, что цель эта не благая? Таких нет, народ ликует.

– Народ ликует, пока завоевания даются бескровно, – заметил Франц.

– С кровью, бескровно, – вмешался Штенке, – в Чехословакии живут больше трех миллионов немцев. Они имеют право на самоопределение, и рейх обязан защитить их, ведь они не виноваты, что оказались по ту сторону границы в результате преступления восемнадцатого года.

– Правильно Штенке говорит, – поддержал его Карл, – речь идет всего лишь об исторической справедливости. Мы освободили Австрию, и что же? Забыть про остальных? Уверен, немцам в Судетах тоже не сладко живется. В газетах пишут, что чехи их притесняют, местное отделение партии зажимают, это дурно пахнет.

– Газы пускают обе стороны, – усмехнулся Франц, – даже сквозь скрупулезно выверенные и гладко причесанные заметки нашего министра пропаганды ощущается ядреная вонь. Как с Австрией, уже не получится, нам нужен конфликт в Судетах, чтобы оправдать вступление войск в Чехословакию. Помяни мое слово, Карл, совсем скоро он возникнет.

Воцарилось молчание. Все смотрели на Франца. Мы с Ульрихом незаметно переглянулись, оба готовые в любую секунду кинуться разнимать Франца со Штенке, а если понадобится, то и с остальными.

– Я не понял, Ромул, – медленно и с нажимом произнес Штенке, – ты обвиняешь фюрера в намеренной провокации?

– Я всего лишь предсказываю, как будут развиваться события в той области. Для этого не нужно много ума, Штенке. Интереснее другое, этот выпад Англия тоже проглотит?

Как и предсказывал Франц, ситуация с Судетами развивалась стремительно. Сообщения о столкновениях наполнили газеты: каждый день появлялись тревожные статьи о жестоких издевательствах чехов над немецким меньшинством. Заголовок «Чешские звери избили беременную немку» накалил ситуацию до предела.

– Будто одного избиения мало, они еще и надругательство приплели, – вздохнув, произнес Франц и передал мне газету.

Я возблагодарил небо, что на сей раз мы были одни. Я устал быть в постоянном напряжении из-за опасных мыслей Франца, высказанных вслух в присутствии других, но мои увещевания следить за языком на него не действовали. Он был человеком с четкими и непоколебимыми взглядами, понять которые мне до сих пор до конца не удалось. Он всегда бил в точку, делая это спокойно и лаконично, используя аргументацию и выводы, крыть которые было нечем, разве что кулаками. Его блестящее образование позволяло ему одинаково легко как говорить о немецкой литературе, так и обсуждать физику или баллистику. При этом Франц часто бывал беспечен, давя оппонента аргументами, которые могли вызвать последствия. Иметь такого в своем окружении было крайне неудобно, называть такого лучшим другом – неудобно вдвойне.

– Думаешь, выдумка? – Я еще раз пробежался глазами по газетным строчкам, сообщавшим мельчайшие подробности во всей своей мерзости.

– Уверен.

– А если и так, – я пожал плечами, – неважно, какими методами, главное – итог. Эйке всегда говорил, что справедливая цель оправдывает любые средства.

– Конечно, Виланд, – неожиданно легко согласился Франц, – я ни в коей мере не осуждаю происходящее, мне лишь нравится его констатировать.