Виланд

– Что взять с лягушатников, они никогда не шли на конфликт во имя идеи. Все их военные потуги случались после того, как их вынудили к войне, либо они видели, что соотношение сил определенно в их пользу.

– Считаю нашу политику единственно верной. А что они ожидали, после того как Франция заключила пакт с Советами, – что мы это спокойно проглотим? Нет уж, дураку понятно, что после такого демарша Локарнский договор яйца выеденного не стоит.

– Боюсь, это фактически объявление войны.

– Чушь! Все наши меры превентивные. Мы лишь показываем, что не пойдем в атаку, но за обороной не постоим.

– А я так скажу, давно пора. Они сами вынуждают.

– Так-то оно может быть, да ведь, в отличие от Версальского, Локарнский договор мы подписывали добровольно. Фюрер не раз публично клялся уважать его, а теперь выходит…

– Франция первая нарушила условия!

Речь фюрера появилась во всех утренних газетах. «После французско-российского договора Германия больше не считает себя связанной соглашениями Локарно. Лишь в интересах естественных прав немцев на безопасность своих границ и обеспечения защиты страны правительство рейха приняло решение восстановить свой полный и неограниченный суверенитет в Рейнской области».

– Не думал, что вермахту уже по зубам противостоять регулярной армии, а оно вот как, – восхищенно проговорил я, отрываясь от газеты.

– Ты мыслил в верном направлении, – усмехнулся Франц, – и, боюсь, стоило бы французам оказать хоть какое-то сопротивление, ты бы в этом убедился. Невозможно нарастить военную мощь за столько короткое время, наш фюрер предпринял весьма рискованный шаг. Впрочем, кто не рискует…

Германия пила шампанское.

9 ноября 1993. Свидание № 2

– Как вы узнали о его прошлом?

– Я уже рассказывала.

Лидия была терпелива:

– Я хочу, чтобы вы рассказали и мне. В отличие от тех, кому вы это уже рассказывали, я пытаюсь вам помочь, – мягко напомнила она.

– Я нашла его дневники в шкафу, когда искала чистую рубашку.

– Это были тетради, блокноты, альбомы, обычные блоки?

Наконец хоть что-то вызвало эмоции на отстраненном и усталом лице Валентины. Она искренне удивилась:

– Да какое ж это имеет значение?

– В суде все будет иметь значение, поверьте, вас заставят вспомнить каждую деталь, и я хочу, чтобы мы были готовы. Поэтому, прошу, отвечайте на все мои вопросы, даже на те, которые кажутся вам глупыми и несущественными.

Валентина кивнула, словно соглашалась с тем, что вопросы ее адвоката действительно глупые и несущественные, но все же ответила:

– Это были тетради в хорошем, плотном переплете, черном, штук пять, кажется. Они лежали в коробке из-под обуви, прикрытые папиросной бумагой, тоже обувной. Достаточно деталей? – В голосе не было сарказма.

– Но вы точно не помните количество тетрадей? – Лидия проигнорировала последний вопрос.

– Пять, – твердо ответила Валентина и посмотрела на свои руки, словно там, как у хитрой школьницы, была написана подсказка.

– Ваш подопечный знал, что вы нашли его записи?

Валентина покачала головой.

– Как скоро вы ознакомились с этими дневниками?

Валентина снова посмотрела на свои руки, задумалась на несколько секунд, затем подняла глаза на Лидию:

– Они и правда так подробно меня не расспрашивали.

– Как я уже сказала, в отличие от них, я хочу вам помочь, поэтому мне важна каждая деталь.

Валентина откинулась на спинку стула и протяжно выдохнула.

– Почему? – вдруг спросила она, даже не набирая в легкие воздуха, отчего вопрос прозвучал глухо. – Я ведь тебе даже не плачу́. Тебя назначили. А назначили, наверное, потому, что хорошо русский язык знаешь.

– В том числе, – ответила Лидия, надеясь, что Валентина не станет повторять свой вопрос.

– Так почему?

Лидия с трудом сдержалась, чтобы не опустить глаза и тоже не посмотреть на свои руки.

– Это моя работа, – лаконично ответила она, прекрасно понимая, что Валентину не удовлетворит этот ответ.

– Работа – защищать убийц… – задумчиво протянула Валентина. – И что примиряет тебя с этим? – спросила она после некоторого раздумья.

– Существуют разные обстоятельства, нужно учитывать все детали. Иногда все не так, как кажется на первый взгляд, и в действительности все бывает несколько сложнее…

– Ерунда, – неожиданно грубо перебила Валентина, – в любой ситуации зло остается злом, а добро – добром. Я убила старика, прикованного к постели. Я не защищалась, не защищала, да и было бы от кого защищаться, он уже и себе-то вреда не способен был нанести. Я кормила его с ложечки, подставив под спину подушку, чтоб ему было удобнее, подтирала салфеткой его подбородок, разговаривала с ним, кажется, даже шутки шутила. А потом взбила ту самую подушку, накрыла ему лицо и придавила. Лицо того, за кем мне было доверено ухаживать. А когда все закончилось, прикрыла пледом, убрала подушку на место. И ушла. И за что ты здесь зацепишься? Какие детали помогут тебе защитить меня?

Валентина смотрела на Лидию с любопытством и с неким вызовом одновременно.

– Вернемся к моему вопросу, – терпеливо произнесла Лидия, – сколько времени у вас заняло знакомство с дневниками?

Валентина усмехнулась, но ответила: