Виланд

Больше всего на свете мне хотелось увидеть в этот момент глупое лицо своего отца. Как и все трусы, он боялся войны, – так получи же завоевания без крови! Ни с одной немецкой головы не упал ни единый волос. Только истинный гений был способен на это. Всего за четыре года фюрер возродил из пепла сильнейшее государство Европы. Это была победа не только над чехами, но, что важнее, над англичанами и французами. Это был разгром Запада новой формации. Дахау трясло от восторга.

– Спеклись островные обезьяны. Чемберлен[60] – наш парень!

– Говорят, во время переговоров он боялся сказать фюреру даже слово поперек.

– Неправда, заикнулся о компенсации чехам, да фюрер быстро заткнул ему рот.

– Какой еще компенсации?

– Чехи, которые хотят покинуть Судетскую область, не имеют права забирать с собой ни скотину, ни какую-либо собственность. Весь их скарб и ценности должны остаться в Судетах. Так они завопили, что без компенсации уйдут нищими.

– Раньше надо было думать. Пусть теперь благодарят собственное правительство.

– Некого благодарить. Бенеш уже подал в отставку и улепетнул в Англию.

– А что ему еще делать! – хохотали в казармах.

– Говорят, Бенеш бежал, потому что боится за свою жизнь.

– За языком надо было следить. Вспомни, что он нес по радио: «Сегодня чехи, завтра придет очередь других», – противным голосом передразнил Карл. – Фюрер ясно дал понять, что Судеты – наше последнее притязание в Европе.

– Ты невнимательно изучал священное писание, Карлхен, – иронично заметил Франц.

Карл вопросительно уставился на него.

– Какое еще писание?

– Единственно истинное в нашем рейхе, в наших жизнях и наших головах. В своей «Борьбе»[61] фюрер ясно описал планы, которым пока он следует неукоснительно.

Уже поздно ночью я достал из-под матраса потертый красный томик и начал читать при скудном освещении ночной лампы, беззвучно шевеля губами над текстом, знакомым до боли, который когда-то выделил карандашом. Вскоре я опустил книгу и посмотрел в темноту перед собой. Только безыдейные и слабоумные люди могли полагать, что государственные границы на этой земле являются чем-то навеки незыблемым и не подлежащим изменениям. Все они временны. И лишь ждут очередной борьбы за свою переделку, поскольку завоевание территорий одним народом вовсе не обязывает другие народы к тому, чтобы навсегда признать этот факт. Это лишь демонстрирует, что завоеватель в данный момент был достаточно силен для этого завоевания, а остальные были достаточно слабы, чтобы это допустить. А потому восстать против нынешних границ – наше законное право, дарованное самой природой и законами человеческого бытия. И, пожалуй, не только право, но и долг великого народа перед своими потомками.

Я внимательно разглядывал темноту. Таков наш путь. Путь великого народа.

– Слышали про Эйхмана? Видать, носатик-то не такой и дурак, а?

Мы торопливо поглощали обед, когда к нам подсел Штенке. Наши вопросительные взгляды говорили о том, что мы не слышали про «носатика». Штенке просиял, радуясь возможности сообщить новость первым.

– Встретил в Мюнхене своего приятеля Эрвина, он только вернулся из Вены. Говорит, нашего носатика сам Гейдрих заприметил и поставил его во главе какой-то особо важной комиссии, заведующей еврейской эмиграцией. Теперь только через унтерштурмфюрера Адольфа Эйхмана… унтерштурмфюрера! – Штенке поднял указательный палец, выделяя последнее слово. – Только через него эти собаки могут получить разрешение на выезд из Австрии. Оставив свои денежки, конечно! – Штенке подмигнул и расхохотался.

Последнее обстоятельство показалось ему особенно забавным.

– Наш Адольф зорко следит, чтобы еврейские шкуры ничего с собой не увезли, и себя, безусловно, не обижает. Эрвин говорит, денег у него куры не клюют, живет с шиком в настоящем дворце, которым раньше владел богатенький еврей. А я что думаю, все правильно делает наш Адольф, тут бы любой брал, еврея не грех обобрать, наоборот, там зачтется. – Штенке ткнул пальцем в небо и снова хохотнул.

– И что, многие уже обратились в эту комиссию за разрешением на выезд? – поинтересовался Франц.

– Эрвин говорит, берут штурмом. Сколько их там в Вене? Почти двести тысяч было, так, считай, половина уже смылась.

– И все оставляют свои капиталы? – Если честно, я был удивлен. – Это ж сколько получается…

Штенке даже по столу ударил, довольный произведенным впечатлением:

– А я о чем! Говорю же, наш носатик оказался не таким уж и дураком. Только подумай, сколько от этих капиталов прилипло к его ручонкам! Под ним ведь теперь весь отдел еврейской эмиграции в Австрии! Эх, и зря я донимал его за огромный нос.

Радости в его голосе поубавилось. Он отковырнул вилкой кусочек мяса, но отправить в рот не успел.

– Ни за что не поверю, что еврей по доброй воле расстанется со своими капиталами. – Карл отрицательно покачал головой.

Штенке опустил вилку и пожал плечами: