Виланд

«…Ну что ты, какой дворец? Картина сильно приукрашена, мой друг. Обычный особняк, который принадлежал одной из ветвей семьи Ротшильд. Здесь мне выделили одну небольшую комнату, да и в той был один лишь письменный стол, по поводу стула пришлось хлопотать дополнительно, но я не жалуюсь. В кои-то веки мне по душе то, что я делаю. Хотя, признаюсь тебе честно, Виланд, начиналось все не так радужно. Когда я приехал в Берлин, меня ожидало жестокое разочарование. Представь, я мечтал служить в охранном отряде рейхсфюрера, ездить с ним по торжественным мероприятиям и митингам, а вместо этого меня отвели в огромный темный зал, где велели привести в порядок картотеку каких-то вольных каменщиков, о которых я тогда никакого понятия не имел вовсе. Мой непосредственный руководитель сидел в том же зале – полуглухой профессор, служивший еще при царе в Киеве. Веришь или нет, этот богомол с клиновидной бородкой имел звание штурмбаннфюрера исключительно за какой-то опубликованный труд по истории масонства. Я думал, что хуже этого назначения уже и быть не может, но глубоко ошибался, мой друг. Через некоторое время меня перевели из картотеки в музей, собственно, тоже посвященный масонам, будь они неладны. В него свозили масонский хлам со всей Германии: какие-то кожаные фартуки, печати, кубки, медали, письма, книги, картины. Я занимался описью и регистрацией этого мусора и уже смирился с мыслью, что буду окончательно похоронен под этой рухлядью, как вдруг в наш музей неведомо каким ветром занесло унтерштурмфюрера Мильденштайна. Он прохаживался между стендами, а я подробно рассказывал ему про экспонаты, до того и сам не подозревая, как много масонской чепухи отложилось в моей голове к тому времени. После нашей экскурсии Мильденштайн сказал, что в главном управлении СД

[64]он организовал новый отдел – "евреи", и неожиданно спросил, не хочу ли я перейти к нему. Думаешь, я размышлял? Да я готов был сию же секунду уйти вместе с ним из того чертова музея куда угодно, лишь бы подальше от этих кубков и фартуков. И знаешь, какое первое задание я получил? Оно тебя удивит. Мильденштайн поручил мне изучить "Еврейское государство" Теодора Герцля, того самого, возмущенного приговором Дрейфусу

[65]

. Дело-то яйца выеденного не стоило, любому было понятно, что шпион из Дрейфуса – как из меня кухарка, однако пользу оно нам оказало неоценимую. Да вот хотя бы тем, что натолкнуло Герцля на правильные мысли. Никогда не думал, что скажу подобное, но истина в том, что сионизм и национал-социализм имеют много общего, а именно единые цели. Тебя это удивляет, я поясню. Этот народец жаждет наконец получить свою землю, осесть на ней, жить спокойно, процветать и плодиться, и если так посудить, то это совпадает с программой национал-социализма. Они хотят уйти на свою землю, мы хотим от них избавиться. Все просто. И тогда меня осенило, Виланд, именно в этом и кроется причина того, что еврею, в отличие от немца, который трудится для процветания своей страны, не присуще чувство любви к родине. Ее у еврея попросту нет! Еврей – существо интернациональное, потому и действует исключительно в интересах личного обогащения. Эти мысли я структурировал в виде небольшого конспекта, и, веришь ли, его издали как служебный циркуляр! Им теперь пользуются в СД. Не чета масонской возне, как видишь. Все это настолько занимательно, что я по доброй воле с головой окунулся в изучение международного современного сионизма и ортодоксального иудаизма. Даже приобрел учебник древнееврейского Самуэля Калеко, чтобы когда-нибудь читать "Хайнт"[66]

без перевода. Первым делом я наладил связь с СД на местах и с полицейскими службами: любая мало-мальски интересная новость, касавшаяся еврейских дел, стала попадать ко мне на стол. И тогда мне наконец-то открылось все противоречие сложившейся ситуации: кругом кричали: "Евреи, прочь!", но ничего для этого не делалось, более того, когда я копнул глубже, оказалось, что, наоборот, все делается для того, чтобы воспрепятствовать их эмиграции. Еврей, желающий уехать, получает одно свидетельство, потом обивает пороги за другим, затем торопится за третьей справкой, но, когда она у него на руках, оказывается, что первая бумажка уже не действует, срок годности у нее вышел, а таких бумажек ему нужно получить целую кипу. Вот и выходило, что евреи вроде бы и не против отчалить, но чиновничье отродье, которое везде одинаково, совало им палки в колеса самыми тошнотворными бюрократическими уловками: "Вот здесь у вас запятой нет, а вот здесь название неправильно написано, увы, не можем принять, отказ, следующий…"