Виллет

Балкон выходил во двор. Нас окружали сады предместья, а дальше простирались поля. Чистый, мягкий, свежий воздух дарил силы. Над тополями, лаврами, кипарисами и розами поднялась такая безмятежная, прелестная луна, что сердце затрепетало от ее улыбки. Позавидовав сиянию, первая звезда послала напоенный чистой любовью луч. В соседнем большом саду журчал фонтан, и сквозь заросли можно было рассмотреть склонившуюся над играющей водой бледную мраморную статую.

Мы с месье Полем беседовали, и голос его звучал так красиво и так мелодично, что сливался с серебряным шепотом, плеском, музыкальными вздохами, уговорами легкого ветерка, фонтана и листвы в единой гармонии.

Счастливый час, не уходи! Сложи крылья, пригладь оперенье, склони ко мне небесное чело! Белый ангел! Сохрани свой свет, оставь его отражение для грядущих туч, передай радость жизни в наследство тому времени, которое нуждается в утешительном тепле воспоминаний!

Еда наша была простой: горячий шоколад, булочки, тарелка свежей вишни и клубники на зеленых листьях. Оба мы любили легкую пищу, и я, с невыразимым восторгом ухаживая за месье Полем, между делом спросила, знают ли о его свершении отец Силас и мадам Бек.

– Дорогая, о том, что я сделал, не знает никто, кроме нас двоих: чистая радость больше никому не принадлежит, никем не разделена и не осквернена. Честно говоря, не хотелось разглашать свое намерение. В сохранении тайны заключалась особая прелесть. – Месье Поль улыбнулся. – К тому же хотелось доказать мисс Люси, что я все-таки умею молчать, когда надо. Как часто она укоряла меня в недостатке достойной сдержанности и разумной осторожности! Как часто насмехалась, называя все мои тайны секретами Полишинеля!

В снисходительных словах заключалось немало правды: я действительно не жалела его, критикуя как по этому поводу, так и по любым другим – на мой взгляд, достойным критики. Благородный, великодушный, милый, не лишенный слабостей и недостатков человек! Вы заслуживали откровенности и всегда слышали самое честное мнение.

Продолжая расспросы, я захотела выяснить, кому принадлежал дом, кто был моим хозяином, какова арендная плата, и немедленно получила подробный ответ в письменном виде. Месье Поль все предусмотрел и подготовил необходимые документы.

Как я подозревала, дом он не купил, ибо не был склонен к владению недвижимостью: способность к накоплению и сохранению обошла его стороной. Он мог что-то получить, но не сберечь, а потому нуждался в казначее. Оказалось, что дом был арендован у жителя Нижнего города – состоятельного бюргера, как пояснил месье Поль, тут же удивив уточнением:

– Кстати, у вашего друга, мисс Люси; человека, глубоко вас уважающего.

Я с радостью узнала, что дом принадлежит месье Мире – тому самому вспыльчивому, но доброму книгопродавцу, который так любезно усадил меня в парке достопамятной ночью. Выяснилось, что почтенный купец владел в этом предместье несколькими зданиями и требовал умеренную плату: вдвое меньше той, какую назначили бы хозяева подобной недвижимости, расположенной ближе к центру Виллета.

– К тому же, – добавил месье Поль, – даже если удача вам не улыбнется, во что я не верю, то смогу утешиться тем, что вы в хороших руках. Месье Мире лишнего не попросит. Сумму за первый год вы уже накопили, а дальше положитесь на Бога и собственные силы. Но каким образом вы намерены привлечь учениц?

– Нужно распространить проспекты.

– Верно! Чтобы не терять времени, один я вчера отдал месье Мире. Не станете возражать против трех маленьких представительниц буржуазии, его дочек? Они к вашим услугам.

– Месье, вы ничего не забыли. Удивительно! Возражать? Еще чего! Не мечтаю, что на первых порах в мою маленькую дневную школу запишутся аристократки: не расстроюсь, если они вообще не появятся, – а учить дочерей месье Мире – большая честь.

– Кроме них, – продолжил месье Поль, – есть и еще одна ученица, готовая ежедневно приезжать для занятий английским языком. Она богата и будет хорошо платить. Говорю о своей крестнице и подопечной Жюстин Мари Совер.

Что прозвучало в этом имени, в трех коротких словах? До этого мгновения я слушала с искренней радостью и отвечала с живой готовностью, но теперь превратилась в камень, лишилась дара речи. Скрыть впечатление было невозможно, да я и не пыталась.

– Что случилось? – встревожился месье Поль.

– Ничего.

– Как это ничего! Вы сразу побледнели, будто внезапно стало плохо. Скажите же, в чем дело!

Ответить я не смогла.

Он придвинул стул и начал мягко, без раздражения уговаривать признаться, сказать хотя бы слово, однако я хранила ледяное молчание. Терпение его казалось бесконечным.

– Жюстин Мари – хорошая девушка, – пояснил месье Поль спокойно. – Послушная и любезная, хотя и не очень сообразительная. Вам она понравится.

– Думаю, ей не следует сюда приходить, – выдавила я наконец.

– Намерены и вредь говорить загадками? Разве вы ее знаете? Ну вот, опять побледнели, как эта статуя. Доверьтесь Полю Карлосу, откройте свою печаль.

Стул коснулся моего стула, а рука настойчиво развернула меня к нему лицом.