Виллет

Я увидела просторную комнату – безукоризненно чистую, хотя по сравнению с другими помещениями показавшуюся мне пустой. На голом, тщательно выскобленном полу стояли два ряда зеленых парт и скамеек. Проход между ними вел к подиуму с учительским столом, стулом и школьной доской на стене, на боковой стене висели две карты, на окнах цвели неприхотливые растения. Иными словами, я оказалась в миниатюрном классе – аккуратном, чистом, готовом к работе – и поинтересовалась:

– Значит, это школа? Кто ее содержит? Ни разу не слышала, что в этом предместье есть учебное заведение.

– Не согласитесь ли взять несколько проспектов и распространить от имени моей подруги? – спросил месье Поль, доставая из кармана сюртука стопку карточек и отдавая мне.

Я взяла их и прочитала красиво напечатанное объявление:

«Школа для приходящих учениц. Дом №7,

предместье Клотильд.

Директриса – мадемуазель Люси Сноу».

Что же я сказала месье Эммануэлю?

Некоторые жизненные ситуации с трудом поддаются воспоминанию: яркие моменты, критические события, впечатления, радость, горе при попытке восстановить их в сознании путаются и сливаются подобно спицам быстро крутящегося колеса.

Вспомнить собственные мысли и слова, сказанные в течение последовавших за открытием десяти минут могу не яснее, чем первый год своей жизни. Первое, что осталось в сознании, это торопливая череда вопросов:

– Неужели все это сделали вы, месье Поль? Это ваш дом? Вы его обставили? И заказали объявления? Для меня? Я директриса? Или есть какая-то другая Люси Сноу? Объясните, скажите хоть что-нибудь!

А он молчал, молчал и улыбался – как сейчас ясно вижу счастливое лицо, ясный взгляд сверху вниз.

– Разве такое возможно? Скажите же, мне необходимо знать все! – не унималась я.

Пачка карточек рассыпалась по полу, и он протянул руку, но я, забыв обо всем на свете, тут же крепко сжала его ладонь.

– А вы сказали, что за все эти ужасные дни я ни разу о вас не вспомнил, – заговорил наконец месье Поль. – Бедный старик Эммануэль! Вот какую благодарность получил он за то, что три недели подряд бегал от маляра к мебельщику, от столяра к уборщице, чтобы успеть подготовить новый дом для Люси.

Я не понимала, что делаю: то гладила мягкий бархат обшлага, то саму руку. Покорили его щедрая предусмотрительность, забота и молчаливая, деятельная, активная доброта: проявление неусыпного интереса снизошло подобно небесному благословению, – но больше всего поразил (не побоюсь это признать) нежный взгляд, полный любви. Впрочем, вихрь чувств не помешал задуматься о практической стороне дела, и, воскликнула:

– Сколько хлопот! И сколько денег! У вас были накопления, месье Поль?

– О, деньги, деньги! – рассмеялся профессор. – Множество учебных заведений, где я работал, позволило скопить значительную сумму, вот я и решил потратить часть на подарок самому себе. Мне здесь очень нравится. В последнее время я день и ночь мечтал об этом счастливом часе, а к вам не приходил, потому что не хотел опережать события: как известно, сдержанность не относится к числу моих многочисленных добродетелей. Если бы оказался в вашей власти, вы сразу начали бы задавать вопросы, и не только словами, но и взглядами: «Где были, месье Поль? Чем занимались? В чем заключается ваш секрет?» Под напором перекрестного допроса первая и последняя тайна продержалась бы недолго. А теперь можете жить здесь и заниматься своей собственной школой. Прекрасное занятие на время моего отсутствия. Будете иногда обо мне думать, хранить для меня собственное здоровье и благополучие, а когда вернусь…

Месье Поль умолк.

Я пообещала исполнить все наставления, дала слово работать с полной ответственностью и искренне заверила:

– Стану вашим прилежным подмастерьем, так что, когда вернетесь, получите точный, исчерпывающий отчет. Вы слишком добры, месье!

Не хватало достойных слов, чтобы откровенно выразить нахлынувшие чувства. Жесткая, неподатливая, холодная словно лед речь ломалась и распадалась от чрезмерных усилий, и все же благодетель внимательно меня слушал. Когда он поднял руку, бережно погладил по волосам, легонько коснулся щеки, я поймала ладонь и благодарно прижала к губам. Отныне он стал моим повелителем, и рука эта обладала королевской щедростью. Радость и чувство долга воплотились в сумбурном, сбивчивом выражении почтения и признательности.

День подходил к завершению, на тихое предместье медленно опускался вечер. Месье Поль воззвал к моему гостеприимству: поскольку с раннего утра занимался делами, устал и проголодался, потребовал подать горячий шоколад в своем очаровательном белом с золотом китайском сервизе, – а сам отлучился на некоторое время, чтобы заказать в ресторане необходимую еду. После того как вернулся, он вынес на балкон за французским окном, в тень виноградной лозы, круглый столик и два стула. С какой застенчивой радостью принялась я за исполнение обязанностей хозяйки, подавая закуски и ухаживая за дорогим гостем!