Виртуальный детектив

Иногда я срывался, отвечал грубо и громко. Врио командира части просил потише, но и офицер по воспитанию, и я, словно не принимая его в порочную игру, как несовершеннолетнего, продолжали пикироваться друг с другом, неистово добиваясь своей цели и победы.

– Кто ещё пил? – без устали спрашивал офицер по воспитанию.

– Никто не пил, – отвечал я в который раз.

– Сколько вы выпили лично?

– Я не пил.

– Кто принёс водку?

– Не знаю ничего об этом, – а первый раз отвечал короче: «Никто»!

– А помощник пил?

– Нет. Он устал после суточного дежурства диспетчером и жары.

– Кто ещё пил с вами?

– Никто! – зло и повышая голос отвечал я.

– Значит, вы пили один?

– Я не пил! Сколько раз повторять?! – похоже, я стал «накаляться», срываясь на крик и не совсем этичные реплики.

На войне как на войне, сбить с толку меня не удалось, запутать – тоже. Возникла пауза. Доказательств обвинения не было. Ложь была настолько грубо сфабрикована, что уже не знали, о чём и спрашивать, отовсюду, как ослиные уши, выпирало обводнённое масло. И надо было притвориться сверхтупым или бесстыжим, чтобы не видеть этой связи. Исчерпав себя в каверзных вопросах, взял тайм-аут офицер по воспитанию и о чём-то шептался с врио командира части. Поглядывали на часы сидевшие у стен. Создавалось впечатление, что время тянули специально, что-то выжидая.

Я ненароком подумал, что близок конец разбора и его первый раунд за мной. Рановато, как понял я в следующее мгновение, когда отворилась дверь, и какой-то лейтенант вошёл и положил на стол перед офицером по воспитанию несколько исписанных листков. Он быстро просмотрел их, и лицо его исказилось в мстительной и самодовольной улыбке:

– Вот и всё, – торжествующе, небрежно, уже как победитель сказал он, откинувшись на спинку стула. – Вот акты, подтверждающие ваше пьянство. Отпираться бесполезно – это официальный документ.

Я опешил на секунду-другую, потеряв дар речи.

– Какие акты?! Я первый раз вижу эту филькину грамоту! – буквально заорал я, приходя в себя. – Кто и в каком состоянии был сам, чтобы писать эти пасквили?! – с гневом продолжал я, возмущаясь фальшивками.

Это было более нечестно, если так можно выразиться в этой ситуации, чем я предполагал, и вызвало ярый протест, который я скрыть не мог и не пытался.

– Н-не н-надо! – протянул офицер по воспитанию пренебрежительно, гундося буквой «н». – Акт подписали три человека, – продолжал гаденько улыбаться офицер по воспитанию. – Вот он. – Он показал на вошедшего с листками лейтенанта. – Женщина, охранница склада, и шофёр легковой машины, на которой они приехали, помните?

– Да я их и в глаза не видел! – воскликнул я в бешенстве, поражаясь такой наглой лжи.

– Конечно. Ведь вы были пьяны, – заключил он, оглядывая сидящих и, как циркач, ожидая аплодисменты за ловко исполненный трюк.

И вдруг я вспомнил женщину в форменной кремовой рубашке, которая действительно вышла из легковой машины, подошла ко мне, спросила у меня мою фамилию, помощника и матроса, работавшего со шлангами на берегу, записала их и удалилась. И тогда, и сейчас я так и не понял, почему я принял её за представителя лаборатории по исследованию масел, и что фамилии нужны были для составления акта об обводнении масла или взятия пробы. И только после слов офицера по воспитанию открылась её подлая роль в нашем деле. Да, измельчал офицер, оскотинился, если не понимает, какую гадость творит, и ещё хуже, если понимает, и творит!

Впрочем, если им нужно было подать на корабль обводнённое масло, преследуя определённую цель, то будут ли они считаться с кем бы то ни было, если им вздумают помешать?! А как же женщина, эти три человека, подписавшие акт, видя в конце рабочего дня уставших, измученных жарой и тяжелой физической работой, потных и грязных моряков, могли подписать заведомую ложь, зная, чем она может кончиться для нас? Да! Русские бьют русских! А в ухо втискивались и другие, не менее «жареные» и «убедительные» факты – пьянство экипажа.

– Вы там все так перепились, что уже, не стесняясь, ходили по верхней палубе и жрали (я не ослышался, именно так!) водку с горла и пили стаканами. Это все видели, – говорил офицер по воспитанию, продолжая лучезарно улыбаться от восхищения самим собой.

На миг я задохнулся от возмущения и злобы на этот выпад, вспомнив, как пили чай на верхней палубе в короткую паузу в работе.

– Что? Нечего сказать? – уже развлекаясь и «работая» на публику, продолжал он, снисходительно поглядывая на меня, наверное, думая, что после такого нокдауна бой прекратится сам собой.

До сих пор ни он, ни врио командира части ничего не сказали об обводнении масла и пропускали это мимо ушей, если говорил я. Сознательно и целенаправленно акцент происшествия переносился ими на «пьянство» экипажа, как будто обводнённого масла и не было. С этим пора кончать и поставить всё, как и должно быть, с головы на ноги, называя вещи своими именами.